Золотой браслет. Тигролов. Гаспар Гаучо. - Майн Рид

своей радости не заметила, что творится с тобой… Так ты, значит, любишь дона Рафаэля?

— Не знаю… Могу сказать только то, что если бы он умер, умерла бы и я, — произнесла еле слышным голосом Гертруда, подняв голову и повернув к сестре свое прекрасное, но теперь смертельно бледное лицо.

Марианита бросила взгляд на лицо сестры и продолжала самым нежным тоном:

— Вижу, вижу, что любишь. Не бойся, дорогая Гертрудочка, Пресвятая Дева Мария помилует и спасет его. Я вместе с тобой помолюсь за него, — в порыве жалости и непоколебимой детской веры прибавила девушка и также молитвенно возвела к небу руки.

— Взгляни, пожалуйста, Марианиточка, опять в окно: не едет ли еще кто… Может быть, и Рафаэль… Я чувствую, что он… Но сама не могу, — попросила через некоторое время прерывистым голосом Гертруда, не меняя своего коленопреклоненного положения перед священным изображением.

Марианита тотчас послушно поднялась, утерла платком заплаканные глаза и снова подошла к окну. Золотистая дымка, покрывавшая до сих пор равнину, сменилась пурпурно-фиолетовою. Но не было видно больше ни одного живого существа.

— Никого больше нет, — заявила Марианита. — Вернее всего, дон Рафаэль был заранее предупрежден о грозящей опасности и явится потом в лодке, — добавила она, чтобы успокоить сестру.

— Нет-нет, этого быть не может! — возразила Гертруда с не свойственной ей страстностью. — Я чувствую… я уверена, что он должен быть непременно сегодня вечером… даже ночью. Он пренебрежет всеми опасностями, лишь бы… Наверное он уж близко… Смотри хорошенько, милая Марианиточка, во все стороны… Мои глаза застилаются слезами, и я сама ничего не могу разглядеть. Смотри как можно внимательнее. Он должен быть на своем любимом коне… Ах, как я люблю этого благородного боевого коня, который столько раз выносил своего господина целым и невредимым из самых жарких схваток с врагами! Сколько раз я снимала со своей головы цветы, чтобы украсить ими прекрасную гриву этого чудного коня… О Пресвятая Дева Мария! О сладчайший Иисусе! Спасите моего дорогого Рафаэля…

Пока происходила эта беседа между сестрами, наводнение продолжало свое пагубное дело. К частым и резким ударам набатного колокола стал примешиваться громоподобный гул быстро надвигавшейся воды, которая уже начала заливать равнину. В воде эффектно отражались двойные отблески: золотистого серпа луны, только что появившейся на безоблачном небе, и красноватых сигнальных огней, зажженных по распоряжению дона Мариано на плоской кровле гасиенды и на ее вышке, чтобы указать путь тем, кто, быть может, еще бродил по равнине и искал спасения от воды. Таким образом, слух и зрение злополучных путников были предупреждены о грозной опасности и находившиеся еще в отдалении могли вовремя вернуться назад; тех же, которые уже находились вблизи гасиенды, звуки колокола и блеск огней должны были ободрить.

Марианита, продолжавшая наблюдать в окно, сообщала сестре все, что замечала снаружи. Когда наводнение уже захватило все пространство, которое наблюдательница могла охватить взглядом, и волны со страшным шумом стали яростно разбиваться о подошву горы, увенчанной гасиендой, перед ними показались два всадника, несшиеся во весь карьер.

Наблюдательница тотчас же заметила их и испуганно вскричала:

— Гертруда, Гертруда, сюда, прямо наперерез воде, вихрем несутся два всадника!.. О Господи, вдруг они опоздают?.. Наши с вышки машут им руками… А вот несколько наших вакеро также понеслись верхом вниз по шоссе, навстречу им… У каждого из них в руках лассо, чтобы, вероятно, бросить его, если кто из всадников будет тонуть… Да лучше подойди сама к окну, Гертруда. Я не знаю, кто эти всадники. Может быть, один из них дон Рафаэль. Крикни ему погромче… твой голос сразу ободрял бы его, и оп…

— Ах нет, мне не вынести такого ужасного зрелища! — со стоном отозвалась старшая сестра. — Я могу только молиться о спасении… Смотри лучше ты одна, Марианита, и говори мне, что увидишь.

— Оба всадника на темных лошадях, — продолжала передавать свои наблюдения младшая сестра, сама трясясь, как в злейшей лихорадке. — Один из них невысокого роста и одет, как погонщик мулов…

— А другой? — нетерпеливо прервала сестру Гертруда.

— Другой — гораздо выше и сидит на лошади совсем прямо, точно едет на прогулку…

— А каков он видом?.. Лицо его? — снова перебила Гертруда умоляющим голосом.

— Лицо?.. — запнулась было Марианита, но тотчас же продолжала: — Впрочем, теперь я вижу и его лицо. Он очень красивый, с черными усами и благородными чертами лица. На его черной шляпе блестит золотой шнур… Он совсем спокоен, точно не видит никакой опасности. По-видимому, это очень храбрый…

— Это он, он! — голосом, полным радости и отчаяния, воскликнула Гертруда.

И быстро вскочив на ноги, она бросилась было к окну, но в двух шагах от него лишилась сил и беспомощно упала на пол.

Марианита кинулась к ней на помощь, но Гертруда отстранила от себя сестру и сказала ей слабым голосом:

— Продолжай, пожалуйста, свои наблюдения, Марианита, и говори мне… О Господи, спаси его!

— Спаси их, Пресвятая Дева Мария! — прошептала и Марианита. Затем, подойдя к окну, она снова принялась смотреть в него. — Вот они барахтаются в воде, — продолжала она задыхающимся от волнения голосом. — Но пока вода еще не так глубока, едва доходит до колен лошадям… Они бегут по ней… еще несколько скачков, и они будут у наших нижних ворот… Ах нет, нет, не успевают: вода становится все глубже и глубже!.. Вот они уж поплыли… кони и всадники держатся по-прежнему спокойно… Тот, который поменьше ростом, даже что-то запел, но что именно, никак не разберу. (Девушка высунула из окна голову и прислушалась). Ах, теперь слышу, слышу! — воскликнула она. — Он поет: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой!..» Иисус Мария! — вдруг пронзительно вскрикнула она. — Я их больше не вижу… вода совсем покрыла их!

На несколько мгновений в комнате наступило мертвое молчание, нарушаемое лишь доносившимися снаружи грохотом вод и криками людей, желавших оказать помощь боровшимся с грозной стихией.

Старшая сестра лежала ничком на полу, а младшая