Беременна от олигарха - Лана Пиратова

– Егор Валерьевич, мы делали все, что могли.

Хватаю его за грудки.

– Что ты несёшь?! Где мой сын?!

– В палате. Пока. Но…

Не дослушиваю. Отпускаю его и бегу в палату.

Там на кровати весь в проводах и системах лежит Данил. Глаза закрыты. Дышит редко и тяжело.

Беру его за руку.

– Данил? Сынок? – чувствую, как ком подкатывает к горлу. – Сынок? Ты слышишь меня?

Но вместо сына мне отвечает голос сзади:

– Он Вас не слышит. Он умирает, Егор Валерьевич…

– Сделайте же что-нибудь! – кричу я, не отпуская руку сына. – Я плачу вам бешеные бабки! Где врачи?!

– Мы делали все возможное, – рука доктора ложится на мое плечо. – Пуля задела жизненно важные органы. Даже деньги в таких случаях бессильны. Крепитесь.

– Нет! – я стряхиваю его руку с себя. – Суки! Делайте же что-нибудь! Даня! Сынок! Даня!

И тут я слышу, как прерывающийся звук аппарата, стоящего рядом с кроватью Данилы, становится постоянным. Гул от него прорезает мой мозг.

Доктор нажимает на какие-то кнопки и звук замолкает. В палате повисает смертельная тишина.

Я непонимающе смотрю на доктора.

Он опять кладет мне руку на плечо и молча кивает. И этот его жест красноречивее сотни слов. У меня больше нет сына. Нет части меня. Я хватаю голову руками и сажусь на пол, прямо рядом с кроватью, на которой лежит еще теплый Данил.

Данилу похоронили в узком кругу. Из Женевы приехала его мать, моя бывшая первая жена. Она долго обвиняла меня в смерти сына. Спорить с ней у меня не было ни сил, ни желания. В чем-то она была права. Я не уделял ему должного внимания при жизни и стал причиной его смерти. Хоть и косвенной.

Вместе с гробом сына в землю закопали и часть меня.

Да, Данил не был идеальным. Не был самым послушным и примерным.

Но он был моим сыном. Моим наследником.

Я до последнего верил, что он встанет на правильный путь. И да, я винил себя в том, что произошло.

Стоил ли бизнес таких жертв? Нет.

Данил – в могиле.

А Лея… Моя маленькая девочка… Моя Лея… Где она? А мой ребенок? Мой младший и теперь уже единственный сын.

Где они?

Смерть Данилы наглядно показала мне, насколько хрупко все, что я имею. Как я уязвим.

Я поставил под удар самое ценное. И я должен сохранить то, что ещё у меня осталось. Лею. И моего ребенка.

Сижу в кабинете у себя дома и верчу в руках телефон Данилы. С него сняли блокировку.

Просматриваю сообщения. Ничего путного. Пустая переписка. Пока не натыкаюсь на сообщение с неизвестного номера.

Пока смотрю, думаю, что за бред там написан. Мысли летают где-то в телефоне Данила. Хочу понять, что он делал в последние дни своей жизни. Сосредоточенные мысли прерывает настойчивый звонок на мой телефон.

Нажимаю кнопку. Раздраженно подношу к уху трубку. Слышу скребущий по слуху знакомый акцент.

– Теперь ты понял, что это не шутки?

Точно гром ударяет мне в голову. Вскакиваю с места, сметаю рукой всё на столе. В один момент превращаюсь в зверя, злобного ревущегося. Хочу убить, раздавить. Причинить боль, так как причинили её мне.

– Это ты! Паршивый пёс! Я же тебя из-под земли достану! Я же тебя…

– Э, Громов, не кипятись, остынь, послушай сначала. Ты не в той позе, чтобы мне тут угрозами сорить. Сейчас я тебя имею, а не ты меня.

– Ты тварь, посмотришь, что я сделаю с тобой! Я тебя так отымею, рвань подзаборная!

– Ну всё! – осёк грозный голос на том конце. – Слушай меня! Пацан твой сам под пулю полез, так и запомни. Тут мои парни не причём. Не был бы дураком, не стал бы соваться.

– Ты маленький, вонючий урод, пожалеешь, что на свет родился, я тебе за сына…

– Значит так. Девка твоя у нас. И сейчас ты не в том положении, чтобы указывать. Ребёнок твой – сын, тоже у нас. Так что встанешь на колени, подставишь задницу и будешь делать всё, что я скажу. Ну а если не будешь, то больше ни девку, ни отродие своё больше никогда в этой жизни не увидишь. Может только в той.

Молчу. Слова застревают в горле. Секунды стою разрываемый гневом и болью. Даже не знаю, как разум всё-таки включается и заставляет хоть как-то, но трезво оценить обстановку.

Она у них. Мой сын у них. Мой ребёнок. Он родился. У этих вонючих зверей. Мерзких отбросов.

И теперь, я вообще никто. Я у них в полной и безоговорочной власти. И, конечно, они этим воспользуются так, как им нужно.

Если только не наплюю на Лею и ребёнка. Если покажу хоть каплю безразличия, тогда им точно не жить. Пусть лучше знают, что они дороги мне, очень дороги. Пусть знают, я отдам всё, что эти твари попросят.

За несколько секунд в голове у меня происходит столько всего.

– Слушай сюда Громов, – выводит из ступора голос Султана, – я скажу только один раз и не говори, что не слышал. Завтра к тебе в офис придут люди. С договорами и бумагами. Твоя задача – подписать всё. И можешь дальше жить спокойно. Твоя сучка и ребёнок вернутся к тебе целыми и невредимыми. И даже со всеми пальцами.

И он сам же смеется своей идиотской шутке.

Я от бессилия скрежещу зубами и, наверное Султан это слышит.

– В общем, понял, что от тебя требуется?

– Да я понял, – проговорил я словно робот, которого запрограммировали соглашаться.

Не хочу, но соглашаюсь.

– Вот и отлично. Тогда до завтра и смотри, чтобы без шуток Громов. Один звонок и твоя девка…

– Я всё понял, – повторяю, ещё сильнее стиснув зубы.

– Вот и отлично, – повторяет Султан, – я знал, что ты человек разумный. Сделаем дело и разбежимся. Я человек слова. Главное, чтобы и ты таким оказался.

Я вдохнул, чтобы не сказать ему ещё что-то очень плохое. То, что может навредить моей девочке и моему… сыну. Сыну!

В этот момент Султан положил трубку.

Какое-то время я стоял, глядя на телефон. Хотелось швырнуть его о стену. Разбить, раскромсать. Затоптать.

Но нельзя. Сейчас нельзя.

Набираю номер.

– Привет. Ну что? Откуда звонили? Хорошо, жду.

Должны же быть хоть какие-то зацепки. Хоть что-то должно помочь мне распутать этот чертов узел.

Это странное сообщение в телефоне Данилы. Читаю его ещё раз:

«Завещание оформлено. Ты второй».

Что это все означает? Пробили номер, с которого пришло сообщение. Но он оказался уже заблокирован. Был оформлен на какого-то бомжа и только одно сообщение ушло с этого номера. На телефон Данилы. Бомж не смог даже вспомнить, что вообще оформлял на себя номер, не то, что того, кто просил его об этом.