Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

вековые липы, которые были свидетелями моего горя. Я его вынашивал здесь, как святыню…

– Вы счастливы уже тем, что можете горевать… Вы и давеча думали о ней. Да?

– Да…

Она замолчала. Эта гордая головка поникла. Ее охватило то чувство ревности, которое служит предвестником других чувств. Зачем он рисуется своим горем?.. Его жену она видала только издали и помнила только одно, что это была чудная красавица. У той было такое удивительно с лицо, с непроснувшимся детскими глазами, спокойное, гордое, красивое каждой линией, каждым движением. Она невольно сравняла себя с ней, и ее охватила досадная робость, какая охватывает новичка на первом экзамене. С другой стороны, ей было досадно за это чувство, еще более досадно за то, что он мог догадаться о нем. Она замедлила шаги, выпрямилась и проговорила:

– Я устала… Сядемте где-нибудь.

– Опять я должен был предложить эту комбинацию? Но дело в том, что пройдемте еще одну аллею, а там в конце стоит она… моя мраморная богиня.

– Ваша богиня? Впрочем, я понимаю, что вы хотите сказать, и повинуюсь…

Она легонько вздохнула и крепче оперлась на его руку, точно хотела сказать этим движением, что ей все-таки хорошо, несмотря на то, что у него есть эта мраморная богиня. Хоть целый легион мраморных богинь, только бы чувствовать его присутствие… Она точно спускалась куда-то по ступенькам и с каждой новой ступенькой делала новую уступку. А как хорошо идти такой аллеей, как хороша ночь, как хорошо на душе!.. В последнем черная женщина боялась признаться самой себе.

Аллея делала крутой поворот. Дальше следовал широкий спуск к реке, запушенной прибережными кустами. Слышен был нелепый ропот воды, сбегавшей по шлюзу. Над водой уже стлалась белая пелена тумана. Противоположный высокий берег вырезался из этой сочной белесоватой мглы неясными контурами. Там красиво рвались в небо готические стрелки елей, зелеными шапками круглились тополи, точно восковые свечи стройно поднимались желтые стволы сосен. В жаркие летние дни здесь царит прохлада, и воздух был напоен смолистым ароматом. На легком деревянном мостике они остановились. Она оперлась на барьер и долго смотрела вниз, где бурлила вода.

– Меня охватывает каждый раз желание броситься туда… – объяснила она, указывая зонтиком под мост. – Вы этого не испытываете?.. Впрочем, я болтаю глупости… Что вы молчите? Скажите, что вы думали сейчас?..

Он даже вздрогнул, пойманный на месте. В ее голосе прозвучала повелительная нота. Она уже требовала от него отчета даже в мыслях.

– Я думал… нет, не думал, а видел зиму. Там… далеко… Городские улицы засыпаны снегом, и я шел по этим улицам. Мне делалось холодно… Я уже подходил к знакомому маленькому домику, в котором жила она… Да, в окне был синеватый свет – это горел фонарь в ее гостиной. У меня сильно забилось сердце… Ведь мысленно я тысячи раз прошел по этим улицам, тысячи раз подходил к знакомому подъезду, давал звонок и, не получая ответа, грустно возвращался, чтобы опять и опять идти по той же дороге. Да, я видел зиму, и эта зима была в моем сердце…

– Вы повторяли свое счастье… – глухо ответила она, заглядывая к нему в лицо.

Кстати, какое было у него лицо? Сейчас она этого не умела бы сказать, а первое впечатление, когда она в первый раз увидела его, было не в его пользу. Шатен, с темными большими глазами, с характерным прямым носом, с маленькой бородкой, – вообще ничего особенного. Таких лиц тысячи. А сейчас это было другое лицо. Ей хотелось заглянуть в него, как она заглядывала на бурлившую под мостом воду, что там делается, в этой голове?.. Зачем он говорит ей такие вещи, как сейчас? Может быть, он хочет показать, что весь в прошлом, что других женщин для него не существует, что наконец она для него полное ничто… А может быть, это один из тех маневров, какие употребляют слабые волей люди, может быть, он просто хочет искусственно подогреть себя, вызывая тень любимой женщины. В конце-то концов ведь все-таки ее нет…

III

Мраморная богиня, в торжественном молчании стоявшая в тени наклонившихся над ней лип, сделалась невольной свидетельницей довольно странной сцены. По крайней мере, в древней Греции ничего подобного не случалось.

– Вам правится меня мучить, Валерий Павлыч? – говорила она, чертя на песке кабалистические фигуры. – Я это знаю… Да, вам нравится, что я пришла за вами, как комнатная собачка, что к вам протягиваются руки за милостыней…

Они сидели на скамье, защищаемые густой тенью от тех же лип, которые так любовно наклонились над дивной античной красотой. Ее слова заставили его откинуться на деревянную спинку скамьи. Она сразу вышла из своей роли, без всяких подготовительных переходов.

– Вы глубоко ошибаетесь, Сусанна Григорьевна… да. Вдвойне ошибаетесь – и за себя, и за меня. В вас говорит простое неудовлетворенное чувство…

Понизив голос, он прибавил:

– Вы еще не любили, Сусанна Григорьевна…

Она сделала движение, но осталась на том же месте. Зонтик смешал все фигуры на песке и повис на руке, как крыло подстреленной птицы.

– Это я, а вы?..

– Если бы вы любили, то поняли бы, что я не могу быть другим… Мне даже странно говорить все это вам обыкновенным будничным языком. Есть чувства и мысли, для которых нужны праздничные, нарядные слова… Нужен бархат, шелк, золото, драгоценные камни, аромат редких цветов, чудная музыка, чтобы такое чувство могло проявить себя. Ведь оно делает богачом последнего нищего, оно…

– Для вас я являюсь в роли будней?..

– Этот вопрос уже служит приговором… Охваченный чувством человек не задает его, он не будет сомневаться в себе. В нем все чувства слишком полны, и нет тех расстояний, которые отделяют мысль от чувства, чувство от действия. Тогда человек – одна мысль, одно чувство, одно действие… Нет, этих вещей нельзя рассказать. Знаете ли вы, что такое ожидание любимого человека? Мало ли красивых, молодых лиц, но для вас все сосредоточилось в одном этом лице… Вы даже не можете сказать, красиво оно или нет – оно вне всякой критики, как реликвия. Посмотрите на мою богиню – ведь она вся живая, потому что создана именно этой полнотой чувства, потому что она сама жизнь, любовь, счастье.

– Ваша классическая богиня увидит живую женщину, еще молодую и полную сил, которая будет возвращаться домой вот по этой аллее, как скорбная тень… Боги справедливы до жестокости, и они поймут тот ад, который унесет отсюда эта женщина. Да, она ошибалась, если жизнь так складывается… А сколько таких женщин, которые так