Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт

Если первая половина «Падения Гондолина», по-видимому, отображает творческое развитие Толкина и его постепенное принятие долга в первые годы войны, то вторая половина со всей определенностью отражает его военный опыт как таковой. Все пережитое в экстремальных обстоятельствах на Сомме – ее ужасы и трагедии, героизм и большие надежды, мерзость и разрушение – придало его ви́дению выпуклую рельефность. Яркий свет озарил мир – и обозначились жуткие тени. В этом сказании толкиновская мифология впервые становится тем, чем ей суждено было оставаться впредь: мифологией конфликта между добром и злом. Мысль о том, что конфликт этот вечен, возникла непосредственно из давнего скептицизма в отношении бездумных оптимистичных прогнозов, столь распространенных в течение Великой войны. Примерно полвека спустя Толкин вспоминал: «Это, полагаю, на самом деле была осознанная реакция на Войну – на чушь в духе: “Война ради того, чтоб положить конец войнам”, в которой я воспитывался, – на такого рода чушь, в которую я не верил тогда, а сейчас верю еще меньше».

Также в «Падении Гондолина» фэйри утрачивают миниатюрность, некогда обретенную ими в шекспировской и викторианской традиции. Вероятно, этот сдвиг имел какое-то отношение к мартовскому предостережению Уайзмена касательно любви Толкина к «миниатюрным, хрупким, прекрасным созданиям» – а может статься, он был обусловлен требованиями сюжета: ведь теперь эльфам предстояло сражаться в крупномасштабной войне. Пусть нолдоли все еще «изящны, и хрупки, и очень гибки», но статью они сходны с людьми, телесны и осязаемы, способны получать и наносить раны. Такой возврат к более древнему представлению об эльфах также позволил Толкину позаимствовать традиционный мотив невесты-фаэри для межрасового брака между смертным Туором и Идрилью Гондолинской и тем самым ввести в сказание Эаренделя как их дитя.

Далее в истории фигурируют шпионы и военные советы, точно в волшебной сказке по мотивам написанного в 1915 году триллера Джона Бакена «Тридцать девять шагов», действие которого происходит в неспокойные предвоенные годы. Но ревнивый ном Меглин, предавший Гондолин, словно бы пришел из старинного рыцарского романа через реальность сражений и боев: угодив в плен к врагу, в обмен на жизнь он выдает слабые места Гондолина. Когда чудища Мелько перебираются через стену гор, Туор выступает как ключевая фигура в обороне города, а после уводит беженцев к морю.

«Падение Гондолина» – одно из наиболее последовательных описаний битв у Толкина. Но атакуемый Гондолин – это не Сомма, несмотря на заваленные трупами воды и гнетущую дымную и чадную атмосферу. И уж никак нельзя утверждать, что под видом номов в сказании выведены англичане, да и гоблины – это отнюдь не немцы. Еще до Соммы Толкин вписал немцев в свой квенийский лексикон как kalimbardi – слово, родственное слову kalimbo ‘нецивилизованный дикарь, варвар. – великан, чудовище, тролль’. Теперь эти слова появляются в «Поэтическом и мифологическом словаре» просто как ‘гоблины’, ‘гоблин, чудовище’[104]. В Англии новости об уничтожении Лёвена или о нападении подлодок на торговые суда без труда позволяли видеть в немцах варваров или даже чудовищ. Кэри Гилсон написал Толкину из Марстон-Грина после гибели Роба: «Я ничуть не сомневаюсь, что вы победите – и вернете справедливости и милосердию подобающее им место на советах человечества, а это великая честь, независимо от того, погибнешь ты или выживешь». Даже в разгар битвы на Сомме Толкин писал, что война «невзирая на все зло с нашей стороны, по большому счету является борьбой добра против зла». Однако ж на поле боя он имел дело с врагом, наделенным вполне человеческими качествами. Между тем государства Антанты тоже использовали отравляющий газ и неофициально санкционировали убийство военнопленных. Позже Толкин настаивал, что между придуманными им гоблинами и немцами, с которыми он сражался, нет никаких параллелей, и утверждал: «Я никогда не испытывал к немцам подобных чувств, я очень против такого рода вещей».

«Падение Гондолина» – это не военная пропаганда, это миф и нравственная драма. Подобно Роберту Луису Стивенсону в «Докторе Джекиле и мистере Хайде», Толкин взял путаную морально-этическую картину современного мира и попытался четко обозначить два полюса добра и зла, но он применил этот принцип в эпическом масштабе. Спустя много лет он объяснил свой подход в письме к сыну Кристоферу. «Да, я считаю, что орки – создания не менее реальные, нежели любое порождение “реалистической” литературы, – писал он, – вот только в реальной жизни они, конечно же, воюют на обеих сторонах. Ибо “героический роман” вырос из “аллегории”, и войны его по-прежнему восходят к “внутренней войне” аллегории, где добро на одной стороне, а всевозможные виды зла – на другой. В реальной (внешней) жизни люди принадлежат к обоим лагерям, что означает разношерстные союзы орков, зверей, демонов, простых, от природы честных людей и ангелов». Так что можно сказать, что гоблины воплощают собою «все зло с нашей стороны» в настоящей войне, равно как и все зло на немецкой стороне. Они разрушают и грабят, они убивают пленных. Между тем номы Гондолина олицетворяют собою добродетели, на которые не обладает монополией ни одна из наций. Они воплощают собою (как Толкин писал об эльфах в целом) «красоту и благость жизни и творчества».

Рати Гондолина собираются под гербовыми знаменами Столпа, Снежной Башни, Древа, Златого Цветка, Арфы, Крота, Ласточки и Белого Крыла, и у каждого дома – свои геральдические одежды: «А народ Небесной Арки, обладавший бессчетными богатствами, одевался в многоцветье ярких оттенков; их инкрустированное драгоценными каменьями оружие полыхало и вспыхивало в зареве…» Именования родов напоминают сынов Волка, сынов Оленя, сынов Лося и сынов Древа из «Дома сынов Волка» Уильяма Морриса: готские этнонимы отражают тесную связь с землей, которую племена защищают от хищных римлян. Моррис переворачивает классические представления с ног на голову, так что его готы, обитатели лесов, отстаивают ценности цивилизации, в то время как имперский Рим воплощает собою варварство. Нравственные ориентиры у Толкина примерно таковы же. Нолдоли воспринимают природу как самоценность, а не просто как ресурс для потребления. Подобно всем толкиновским эльфам, они также воплощают в себе более древнюю традицию фаэри, в которой они – духи, представители мира природы, так же как ангелы – небес. Они защищают саму природу против алчного хищничества, цель которого – завладеть, извлечь выгоду и разграбить.

Толкин внес в «Поэтический и мифологический словарь эльдариссы» и в этнологическую таблицу нескольких чудовищных тварей: tauter, tyulqin и sarqin – эти имена в квенья означают огромный, с дерево, рост или плотоядность. Все эти новые виды чудищ долго не просуществовали, за исключением двух: балрогов и орков. Орков Мелько вывел «из подземного жара и липкой грязи»: «Сердца их были из гранита, а тела изуродованы; безобразны неулыбчивые лица, а хохот подобен лязгу металла…». Название восходит к древнеанглийскому orc ‘демон’, но только в силу фонетической созвучности. Демоническая роль принадлежит скорее балрогам, чье название на голдогрине означает ‘жестокий демон’, или ‘демон мучения’. Это ударные войска Мелько, владеющие огненным оружием; это его полководцы, когорты Зла.