28 сантиметров счастья - Анна Шварц

Похоже, Рустам слышит, как я судорожно выдыхаю. Он бросает на меня взгляд из-за плеча и коротко произносит:

— Выйди вон.

— Это из-за моего отца? — вырывается у меня вопрос. Страх впервые отчетливо сжимает под ребрами льдом. Не замечаю почти ничего, кроме крови на теле Рустама.

Он же может однажды не вернуться. В голове тут же вспыхивает ужасная сцена — как я остаюсь однажды ночью в полном одиночестве, думая, что Садаев снова исчез по своим делам. Хожу по апартаментам в этом идиотском халатике. Может быть уже с округлившимся животом. Ложусь спать, уверенная, что все в порядке. А потом в комнату врываются люди. Незнакомые. И без тени жалости просто убивают меня по приказу отца.

Он ведь намекнул на такой исход.

«Намекнул». Едва сдерживаю смешок. Расстрелять машину — это очень жирный намек.

— Ты не слышала, что я тебе сказал? Нечего тут тебе смотреть, — холодный голос вырывает меня из мыслей, и по телу прокатывается жуткий озноб.

— Нет. Я не уйду. Нет, — повторяю я и подхожу ближе. Мне страшно и хочется убежать. Поступить, как я обычно делала, стоило только столкнуться с вещами, которые меня тревожили или пугали. Легче всего уйти. Спрятать голову от проблем, и пусть мир сам как-нибудь их решит. Но сейчас я так не могу сделать.

Я прикасаюсь к горячему плечу, и заставляю Рустама повернуться. Он мог бы послать меня еще раз к дьяволу или дать подзатыльник, запугать, нагрубить, и, может, именно поэтому он позволяет развернуть себя… но я, в первую очередь, с тревогой осматриваю его тело. Четкие мышцы, смуглую кожу, залитую кровью. И содранную в районе ребер.

— Я должна знать, если это сделал мой отец, — произношу я, поднимая взгляд и натыкаясь на его взгляд — темный и давящий. Возникает ощущение, словно я сейчас переживаю о самом дьяволе. Глупо. Он сам кого угодно уничтожит, — ты отец моих детей. Какие бы отношения между нами ни были, но я не хочу, чтобы ты умер. Я хочу помочь. Такого не должно быть.

Плевать на всё. Мои пальцы дрожат, когда я впервые прикасаюсь к багровым разводам и трогаю их, пытаясь понять, есть ли под ними еще раны. Я не могу больше молчать и покрывать свою семью из страха, что пострадает брат. Жертвовать своей жизнью и жизнью нерожденных детей, даже не зная, как Садаев отреагирует на правду. Может, он не тронет брата. Но будет знать, что мой отец давно пытается уничтожить его семью и будет осторожнее. Слишком часто последнее время смерть проходит рядом с Рустамом.

А я, ослепленная злостью, упрямо не хотела замечать главного врага. Пришла сегодня в таком развратном виде, чтобы соблазнить Рустама. И своими руками подтолкнуть его к смерти. И себя. Как только брат окажется на свободе — у отца будут развязаны руки.

Идиотский план.

— Успокойся, — Садаев легко, не грубо отстраняет мою руку и отходит в сторону, бросая рубашку куда-то в сторону, — это не твой отец. И я не ранен.

— Но на ребрах…

— Херня. Царапина, — произносит он и начинает что-то искать на полках. Я поджимаю губы. Ничерта это не царапина. Кожу содрало так, словно кто-то стрелял в него, но промахнулся, — можешь идти спать.

— Я не пойду, — упрямо повторяю я. Вижу на полке маленькую пачку влажных салфеток и подхожу к ней. Встаю на цыпочки и пытаюсь дотянуться, — я твоя жена, и…

— Вот и играй дальше роль жены, а не следователя, — слышу я смешок, — хватит меня допрашивать.

У меня, наконец, получается подцепить салфетки, и они падают прямо мне в ладони. Я поворачиваюсь к Рустаму, и ловлю его ироничный взгляд.

— Это нахера?

— Я сотру кровь, — произношу я, вскрывая пачку, — а ты мне все расскажешь. Я не буду играть роль жены, а буду ею по-настоящему. Я все обдумала. Ты отец моих детей, и я не хочу, чтобы они остались сиротами. Я понимаю, что ты предпочел бы иметь в женах кого-то типа той блондинки…

— Бля, — выдыхает Садаев, — принцесска, заткнись. Твой рот умудряется выдавать какую-то дичь каждый день. Мне сейчас не до смеха. Ребра болят. Убери в задницу салфетки. Я смою кровь в душе.

— Я пойду с тобой, если ты мне все не расскажешь, — упрямо повторяю я. В ответ Рустам приподнимает бровь, и я быстро добавляю, — отвернусь и не буду смотреть, как ты моешься, но буду стоять у тебя над душой и бесить.

— Ну валяй, — усмехается Рустам. Потом кидает мне какой-то флакончик и он едва не прилетает мне в лицо. Я шокированно ловлю его, и смотрю на надпись, — зальешь потом все мне перекисью. Я тебя за язык не тянул. Будешь заботливой женой.

— Ладно, — медленно отвечаю я, и иду вслед за Садаевым, который направляется в сторону ванной комнаты. Похоже, ему плевать. А мне? Я видела его уже голым. Подумаешь. Наверное, смогу пережить и еще разок, тем более, что я намеревалась его соблазнить до того, как он пришел в таком виде.

Сейчас, ему, наверное, уже не до этого. Не скажу, что я разочарована. Мне все еще страшновато думать о такой форме отношений между мужчиной и женщиной. Точнее, между Рустамом и мною…

Я захожу в ванную комнату и осторожно прикрываю за нами дверь. Поднимаю взгляд и смотрю, как Рустам, совершенно не смущаясь, включает душ и принимается расстегивать штаны. В тот момент, когда он их начинает приспускать, я отворачиваюсь, не выдержав.

— Так что произошло? — мямлю я, чувствуя, как комнату заполняет горячий пар. Наверное, я самая раздражающая жена на свете. Преследовать своего мужа даже в душе — это как-то совсем…

— Ничего, — слышу смешок. Потом плеск воды, но дверца душа не задвигается, — просто спустил пар.

— В каком смысле?…

— На ринге, принцесска. Размялись со знакомым, — он начинает тихо и издевательски смеяться, а я открываю возмущенно рот.

Вот скотина. Скотина, скотина. Кулак сжимается на флакончике с перекисью, потому что я хочу добавить Рустаму еще пару синяков сверху. Я едва инфаркт не получила, надумав себе всяких кошмаров, а он просто подрался с другом.

— Так как ты там хотела помочь, принцесска? Есть что интересного мне рассказать? — а Садаева, похоже, забавляет вся эта ситуация, потому что его голос полон иронии.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выдох. Вдох. Я пытаюсь собраться с духом, чтобы ответить Рустаму. Злость испаряется и возвращается мой вечный спутник жизни — страх. Почему-то я впервые понимаю, насколько долго и часто я чего-то боялась.