Ржавчина. Пыль дорог - Екатерина Кузьменко

– Не поворачивать назад, – тихо произнесла Рин, и я понял, что ей очень хочется нарушить эту заповедь.

Машин становилось все больше, просветы между ними – все реже и незаметнее. Чаще стали попадаться сгоревшие или подорванные. Какой-то небольшой грузовичок неведомая сила ухитрилась забросить на стоящего рядом собрата. После того как в одном из рядов обнаружился выгоревший остов танка, это место окончательно перестало мне нравиться.

Надеюсь, стая хотя бы потеряет наш след.

– Слышишь? – Рин вдруг схватила меня за руку.

Слышу. Шепот на самой грани сознания. И чувствую – усиливающийся запах гари, к которому примешивается еще что-то тошнотворно-сладковатое.

Глупо было бы думать, что нас выпустят просто так.

– Просто держись рядом, – не так важны сами слова, как то, что ты их произносишь.

Шепот стал назойливее, лез в уши, путался в листве под ногами. Проход в лабиринте мертвого железа сужался, ослепшие фары, обожженная броня и пятна камуфляжа сливались во что-то единое.

– Бежим! – мы выскользнули в какую-то щель, едва не разодрав куртки об острые края вспоротой брони, и неожиданно вылетели на открытое пространство.

Шепот оборвался, как отрезало, но запах удушливой волной ударил в лицо.

Нагромождение башен, орудий, кабин, пулеметных стволов, словно сплавившихся в огромный уродливый слиток, смердело так, будто было сделано из гниющего мяса.

И ни малейших просветов в стене черного выгоревшего металла.

– Здесь можно просто задохнуться, – Рин закрывала лицо рукавом куртки. Я обернулся, ища выход. К сожалению, крыльев к этому рейду мы отрастить не успели.

– Придется поверху, – я стянул с головы бандану и отдал Рин – вместо защитной повязки.

И мы вновь рванули. Подножка грузовика, рассыпающееся под ногами железо и старый брезент. Я едва выдрал собственное тело из тягучей нарастающей вони и вспрыгнул на танковую башню, словно вырастающую из ниоткуда, из мешанины обломков и колючей проволоки, протянул руку и буквально втащил Рин следом.

По ушам вновь ударил шепот, оглушая и стирая из реальности почти все звуки. Теперь в нем можно было разобрать отдельные слова, может, даже сложить их во что-то осмысленное, но здравый рассудок нам обоим еще не надоел.

«Пепел», «остаться», «плоть» – спасибо, мне хватило, чтобы понять, что нам здесь не рады. Или рады, но как-то по-своему.

Небо заволокло серой дымкой, под ногами смутно различалось запыленное железо. Такое чувство, будто в болоте с кочки на кочку прыгаешь или по горам лезешь. Где-то надо карабкаться, где-то спускаться – и очень крепко держаться за руки, чтобы не потерять друг друга. Ориентиров нет: куда ни глянь – одни только серо-зеленые бронированные спины на много километров во все стороны. И дым – невесомый, как паутина, и такой же липкий.

Одна надежда на собственное чутье.

– Холера! – это под моими ногами разошелся ветхий брезент, укрывавший кузов грузовика, и я повис на руках, вцепившись в одну из перекладин каркаса. Хорошо, Рин успела выпустить мою руку, а то вниз полетели бы оба.

– Дэй! – Рин, балансирующая на узкой крыше кабины, потянулась ко мне. Нас разделяло метра полтора – до следующей перекладины, почти вплотную к задней стенке кабины.

– Стой, где стоишь. Поможешь… когда я… подберусь… поближе.

До дна кузова, конечно, метра два, вряд ли больше, в обычной жизни ничего не стоило сгруппироваться и спрыгнуть. Только вот что там на дне-то? В лучшем случае – какой-нибудь груз с огромным количеством острых углов или переломанное железо. В худшем – лететь будешь до скончания века и чуть-чуть после. Потому что это в нормальной машине до пола метра два. Надеюсь, хоть поперечные перекладины здесь есть. Как любит говорить Стэн, ну, поползли.

Металл вдруг показался нереально холодным – несмотря на плотные шерстяные перчатки. Автомат, который я не успел закинуть за спину, болтался на редкость неудобно. Только бы ремнем ни за что не зацепиться. Так, левую руку, потом правую. Голову лучше не опускать, все время смотреть вверх. Перекладину (буду думать, что это такой дурацкий турник, ага) сначала на ощупь очищать от брезентовых лохмотьев, чтобы не заскользили под пальцами, расползаясь. Левую-правую, левую-правую. А там уже угол. Боковая перекладина шла чуть ниже верхних – сантиметров на тридцать. Ох, как не хочется опускаться еще на тридцать сантиметров в непроглядную тьму под гнилым брезентом, но придется. Я ухитрился обвить ногами один из столбов каркаса, чтобы на несколько секунд дать отдых рукам. Обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Рин.

– Почти все, солнце. Посматривай по сторонам на всякий случай.

Глаза слезились – не притерпишься так быстро к здешней вони. И ведь даже ни одну руку не освободишь, чтоб вытереть лицо. А вот заезженная пластинка многоголосого шепота вроде бы уже на мозги не давит. Обломитесь, ребята.

Левая-правая, левая-правая, левая… И тут меня вниз потащило. Не как человек тащит, хватаясь за ремень, за ноги, за одежду, а как в болото. Рвануло так, что я едва пальцы не разжал, на миг уйдя с головой в непроницаемую тьму внутри кузова как под воду, – едва успел зажмуриться. Как говорят чистильщики, не смотри. А то еще увидишь.

Шепчущие голоса вновь затянули свое на разный лад, что-то про плоть и пепел, и я закричал – проклиная, посылая в бессветные глубины, где им самое место. Рванулся так, что, кажется, затрещали кости. Не хочу подыхать. Если бы еще геройски, грудью на пулемет… Нет, геройски тоже не хочу. Сухо щелкнула короткая очередь – Рин стреляла в разрыв в брезенте, стараясь не задеть меня. Пули ушли будто бы в никуда.

Я собирался проорать ей, чтобы уходила, нет смысла пропадать сразу двоим, когда понял, что она тоже кричит. Не так, как люди, попавшие в беду или напуганные. Это были сухие отрывистые выкрики вроде команд, из которых звук за звуком рождалась песня. Слов я не смог разобрать, но думаю, такие песни мертвые в курганах слышат и радуются.

Я еще успел обернуться и увидеть. И запомнить на всю оставшуюся жизнь, сколько бы мне ее ни отмерили. Рин, выпрямившись и опустив ставший бесполезным автомат, стояла на крыше этой демоновой кабины и пела. Растрепавшиеся волосы черным пламенем плясали вокруг ее лица, хотя я не помню, чтобы дул ветер. Голос… Голос был ее, а вот интонации – новые, незнакомые. Болото понемногу отпускало, а от того места, где стояла моя любимая, расползалось по зеленой выцветшей краске пятно ржавчины. Кабина начала проседать; вокруг, насколько хватало взгляда, складывались внутрь, проваливались в небытие куски угловатого железа, некогда бывшие грозными боевыми машинами. Я даже не успел испугаться, когда понял, что мне это напоминает. Зашаталась и конструкция, на которой я болтался, как соломенная куколка на дереве в канун праздника урожая. Не знаю, от чего я сумел оттолкнуться, и вряд ли смогу повторить такой прыжок еще раз. Но мне удалось вцепиться мертвой хваткой в куртку падающей Рин. Я даже успел сгруппироваться и принять удар на себя, когда падение в темноте закончилось ударом о землю. Надеюсь, что о землю.