Глубже - Робин Йорк

подняв задницу в воздух, поднимаю его шот и с закрытыми глазами опрокидываю его.

Потом смотрю ему прямо в глаза и облизываю губы, медленно и соблазнительно.

И это все, что нужно.

Уэст протягивает руку, вцепляется в мою куртку и притягивает меня к себе. Мы встречаемся посередине.

Это самый непристойный поцелуй в моей жизни. Глубокий и твердый, горячий, липко-сладкий, грязный.

Оказывается, Уэсту даже не нужны слова, чтобы выразить то, ради чего он пришел сюда.

«Моя», — говорят его губы. — «Моя, моя, моя».

Но это не так. Я сама по себе. И я хватаю его за волосы, тяну, царапаю шею, наказывая за то, что он этого не понял. Наказываю его за то, что он мучил меня.

Это продолжается, и я смутно слышу, как кто-то кричит. Может быть, это были несколько человек. Мне все равно. Мои руки сжимаются. Он произносит мое имя. Поцелуи спускаются с моей шеи к горлу. Он переводит дыхание, прижимаясь лбом к моему.

А потом он встает, оставляя меня в холоде. Одну.

Он бросает свирепый взгляд на Скотта и уходит.

Только тогда я понимаю, в какой глубокой, праведной, раскаленной ярости я нахожусь.

Я в безопасности, и пьяна, и устала от мужчин, пишущих свои претензии на моем теле.

«Шлюха», — написал Нейт, и я ему поверила.

«Моя», — подписал Уэст, и я позволила ему, растаяла, отдала ему свою капитуляцию и свой язык, но теперь я злюсь. С меня хватит его дерьма. Достаточно.

Куинн у моего бедра, шлепает меня по заднице, поднимает мою руку и кружит меня. Две девушки обнимаются, целуются с языком у меня на глазах. Бриджит танцует с Кришной с пивом в руке.

Есть причина, по которой вечеринки в стиле регби популярны не только из-за «минетов», но и во многом связано с кучей рубашек на сцене у ди-джея. На нас спортивные бюстгальтеры, кружевные бюстгальтеры, сотни обнаженной плоти девушек, которые слишком толстые и слишком тощие, и в самый раз, и никто из нас не заботится об этом. Мы здесь для того, чтобы танцевать. Мы здесь друг для друга.

Есть линейный танец. Но я не знаю шагов. Они просты, но я все время забываю о них, врезаюсь в людей, слишком далеко закручиваюсь на повороте и теряю равновесие, но снова нахожу его. Когда я падаю, руки тянутся, чтобы обхватить меня и поднять. Тела прижимаются ко мне, обнимающее сестринство толкающихся бедер и поднятых рук, солнцезащитных очков и утиного лица, купающегося в свете диско-шара.

Я не так уж плоха, но не очень хороша. Просто живая. Просто здесь, танцую.

Я люблю всех. Все любят меня. Мы вместе — жара и пот, молодые и красивые, сексуальные. Ни одна из этих женщин не причинит мне вреда.

Я пью, и я пьяна. Я танцую и дышу, двигаюсь, живу.

Мы находимся посреди танцпола, в центре всего, и мне кажется, что я замечаю его на краю комнаты.

Ботинки и скрещенные ноги, прислоненные к стене. Прикрытые глаза. Наблюдающие.

Мне кажется, что я вижу штаны с китами на них. Ухмыляющаяся улыбка, которая знает слишком много. Ямочка, которая заставляла меня думать, что я в безопасности, хотя никогда не была в безопасности, независимо от того, насколько милы его родители или насколько хороши его манеры.

Но я злюсь, танцую, и мне все равно.

Нахрен их.

Нахрен их обоих.

* * *

— Я не хочу его видеть.

— Ш-ш-ш!

— Что?

Я обо что-то спотыкаюсь, Куинн берет меня за локоть и помогает подняться. Мы в квартире Уэста. Я все еще пьяна, но достаточно трезва, чтобы понять, что это плохая идея.

— Тебе не обязательно его видеть, — говорит Кришна. — Он спит. Держи свой рот закрытым, и все будет хорошо.

Куинн включает телевизор, и стена звука взрывается и сбивает меня с ног.

— Ого, — говорю я с пола.

— Черт! — она начинает хихикать.

Она и Кришна борются за пульт дистанционного управления. Я думаю, не уйти ли мне, но Бриджит помогает мне встать и сует мне в руку бутылку холодной воды, так что я пью ее вместо этого, закрываю глаза, смакуя каждый леденящий, утоляющий, удивительный глоток.

Звук стихает до полной тишины. Квартира пахнет как квартира Уэста, и она полна воспоминаний, которые мне сейчас не нужны, за исключением, конечно, того, что я всегда хочу их, и я всегда хочу его, и я ничего не могу с этим поделать.

По крайней мере, вода успокаивает горло. Моим чувствам придется подождать до какой-нибудь другой ночи.

Я открываю глаза, потому что теряю равновесие, что гораздо более очевидно теперь, когда мы не на вечеринке. Бриджит стоит прямо перед моим лицом, заправляя волосы за ухо, и мне приходится протянуть руку и прислониться к шкафу, чтобы ее пахнущая пивом забота снова не сбила меня с ног.

— Зачем ты привела меня сюда? — мой вопрос должен быть шепотом, но звучит как всхлип. — Я не хочу его видеть.

— Знаю, милая. Знаю. Мы не знали, что еще с тобой делать. Мы должны отрезвить тебя, ты вела себя слишком громко для общежития.

Она ведет меня к дивану, где уже сидят Куинн и Кришна. Когда я тоже сажусь, Бриджит кладет мою голову себе на колени и пальцами распутывает волосы. Прохладный воздух касается моей шеи. Фильм глупый, что-то с машинами и оружием. Как раз, когда мои глаза начинают тяжелеть, появляется еда, три огромных контейнера начос из пиццерии. Я опускаюсь на пол, втискиваясь между диваном и опорой журнального столика из шлакоблоков. Я запихиваю в рот чипсы, соль и сыр.

— Это о-о-очень хорошо.

— Не забывай жевать, — говорит Кришна. — Ты же знаешь, что все это всплывет позже.

— Ни за что, — говорит Куинн.

— Ты это серьезно?

Кришна и Куинн все еще мирно спорят о том, какова вероятность того, что меня вырвет до утра, когда входная дверь распахивается. Уэст несколько долгих секунд смотрит на нас с тупым удивлением, а потом Кришна говорит:

— Бл*.

— Хорошее приветствие. — Он наклоняется, чтобы снять заснеженные ботинки, и исчезает из виду. Я лежу на полу, вся в крошках чипсов и, наверное, вся вымазана сыром.

Он меня не видел. Да и мне все равно.

— Чувак, я думал, ты спишь в своей комнате, — говорит Кришна.

— Не сплю.

— Да, насколько я вижу. Ты был в баре?

Раздается глухой удар.

— Да. — Затем несколько секунд тишины и громкий треск. — Вот дерьмо.

— Ты пьян.

— Да.

Кришна поворачивается и смотрит на Куинн широко раскрытыми глазами. Она делает руками прогоняющее движение, означающее: «Уведи его