Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера - Майкл Дж. Салливан

Когда леди Далгат заняла свое место, Ройс подумал, не кинуться ли к помосту, чтобы предупредить ее, но решил этого не делать. Убийца уже засел в своем гнездышке, наверное, смотрел вдоль ложи самострела и дожидался сигнала. Попытка предупредить Нису может стать этим самым сигналом, а Ройс надеялся предотвратить преступление. Его единственное преимущество заключалось в том, что убийца не знал о приближении Ройса, так же как леди Далгат не знала, что ее вот-вот убьют. Пока план оставался неизменным, у преступника не было повода торопиться. Если Ройс с Адрианом поднимутся на парапет, а стрелок будет занят своей мишенью, вероятно, им удастся подобраться близко к нему. В таком случае, Ройс его прикончит.

А потом ему придется принять решение.

Они могли просто исчезнуть – им следовало исчезнуть. Они с Адрианом могли воспользоваться путем отхода, который приготовил стрелок. Интуиция подсказывала, что нужно сбежать. А позднее, тихой, темной ночью он вернется и нанесет Фоксу и Пейну визит там, где никто не услышит их криков. Он мог убить Фокса когда угодно. Необязательно делать это перед публикой.

Но весьма соблазнительно было разобраться со всем здесь и сейчас. Ройс мог занять место убийцы, но всадить болт не в леди Далгат, а в Фокса. Или это мог сделать Адриан. У него подобные вещи получались лучше, и к тому же, у него были здоровые руки. Единственный вопрос заключался в том, согласится ли его напарник на подобное. Адриан по-прежнему страдал от своих воображаемых моральных принципов.

Если болт пригвоздит Фокса к креслу – как иногда случалось, – его смерть заметят лишь в конце церемонии, когда кто-нибудь подойдет к нему. За шумом толпы, когда все внимание будет привлечено к королю и даме, присутствующие не обратят внимания на выстрел. А господа вполне могут обвинить в смерти Фокса мертвого убийцу рядом с самострелом, в то время как Ройс с Адрианом в тот же день отправятся домой, не тревожась о погоне.

Чем больше Ройс об этом думал, тем больше ему нравилась эта идея. Убить Фокса тем же оружием, каким он планировал расправиться с Нисой, – в этом была своя поэтическая ирония. И неплохо бы превратить момент триумфа Фокса в момент его падения, однако Ройс понимал, что ведет себя глупо. Все дело в эмоциях: страсть превращает человека в идиота.

Ройс ненавидел Фокса и желал убить его сильнее, чем кого бы то ни было со смерти лорда Эксетера, верховного констебля Медфорда, который избил Гвен год назад. Ройс попытался убедить себя, будто причина в том, что Фокс хотел отправить его обратно в Манзант, в бездну, где он провел худшие годы своей жизни. Этого было вполне достаточно для смертного приговора. Когда в прошлый раз его засадили в Манзант, он так отблагодарил тех, кто это сделал, что те события до сих пор называли в Колноре Годом страха, хотя Ройс справился за одно лето.

Он также говорил себе, что другие преступления Фокса усилили желание оборвать жизнь негодяя здесь и сейчас: искалеченные руки, отравленный Адриан, попытка продать их в рабство. Всего Фокс совершил четыре серьезных преступления, но не из-за них Ройс сегодня оказался в этом битком набитом дворе.

Как бы ни хотелось ему это отрицать, он находился здесь из-за леди Далгат. Пытался спасти ее, но оправдывал свои поступки местью, а срыв плана Фокса называл приятным дополнением. Ройс терпеть не мог дураков, даже когда дураком был он сам. Все эти отговорки были полной чушью, оправданием собственного безрассудства, и с этой истиной Ройс не мог примириться.

Она так похожа на Гвен. Он отогнал эту мысль, как и прежние рассуждения. Еще одна отговорка.

Да, у нее были темные волосы и смуглая кожа, но не такая, как у Гвен; кроме того, ей недоставало характерных калианских черт. Тем не менее, обе женщины обладали схожей необъяснимой способностью «читать» его, наряду со странной мудростью. Настоящая причина заключалась в чем-то ином, чем-то большем, чего Ройс не мог понять, и это пугало его.

Она кажется знакомой. Когда говорит, создается впечатление, будто она меня знает.

Помимо этого, факт, что Адриан не возражал против спасения графини и не сопротивлялся предотвращению убийства, означал, что Ройс совершает большую ошибку. И все же он проталкивался сквозь толпу и пробирался к лестнице, которая лежала на траве у стены, близко, но недостаточно, чтобы кто-то захотел ею воспользоваться.

Он дурно на меня влияет.

Ройс нахмурился. При виде его лица маленькая девочка кинулась бежать и упала. Она еще долго провожала вора взглядом. Было тепло, в ясном небе сияло солнце, но когда Ройс оглянулся, девочка поежилась.

А ведь мне нужна не ты, подумал он, ощупывая щепки, примотанные к его правой руке и среднему пальцу на левой.

Четырех здоровых пальцев на левой руке было более чем достаточно, чтобы держать Альверстоун, кинжал, способный прорезать что угодно. Ройс нашел его за поясом одного из манзантских работорговцев, небрежно засунутый, словно старые перчатки. Если бы работорговцу удалось украсть кинжал, Ройс охотился бы за ним до конца жизни и даже раскопал бы Манзант, если бы потребовалось. Клинок был единственным воспоминанием о человеке, который его создал, первом человеке, изменившем мировоззрение Ройса, человеке, какого он мог бы назвать своим отцом, спасителем.

«Обычно, чтобы создать что-то действительно великое, нужно начинать с нуля, – вспомнил Ройс его слова. – Разрушить все до основания, убрать примеси, и для этого требуется сильный жар, но когда ты это сделаешь, можно приступать к созданию. Результат может быть чудесным, однако процесс всегда непростой».

Ройс попробовал сжать правую руку и поморщился.

Процесс всегда непрост.

Никто не смотрел в их сторону, когда они с Адрианом добрались до лестницы.

– Хочешь забраться туда? – спросил Адриан, кивая на знамена. Вопрос был риторическим. Было трудно пропустить объект поисков, если ты знал, что искать.

Он установил лестницу, и Ройс полез первым. Сломанные руки, казалось, не причиняли ему никаких неудобств. На полпути вверх он скрылся под сине-белым штандартом дома Далгат.

На месте убийцы я бы установил самострел снизу слева. Это обеспечило бы лучший угол и большее время реакции, если бы кто-нибудь поднялся сюда. С другой стороны, на месте убийцы я бы втянул лестницу наверх.

Не в первый раз Ройс задумался, кого обнаружит за самострелом. Точно не Тома Перышко и не Рузвельта Хокинса – и вряд ли убийцу из «Алмаза».

Крадучись преодолев последние перекладины, он поднял голову над проходом. Под знаменами царил полумрак, они вместе с парапетом образовывали длинный туннель, одной стеной которого служили гигантские льняные полотнища. Между зубцами на внешней стороне открывался вид за пределы замка. Приглушенный солнечный свет делал стену похожей на шатер. Изнанка знамен напоминала заднюю часть витража. Менее чем в двадцати футах слева от Ройса лежал на животе мужчина, повернув бедра и согнув одну ногу, а другую вытянув в узкий проход. Мужчина был лысым, загорелым и татуированным. Прижавшись щекой к ложе, он обхватывал руками мощный самострел. Конец оружия немного выступал в просвет между штандартом Далгата и знаменем Маранона. Ложа самострела опиралась на подставку, задний конец прижимался к плечу лысого мужчины. Как Ройс и ожидал, к зубцу за спиной убийцы была привязана веревка – путь к отступлению.