За пять минут до - Николай Бахрошин

Конечно, будь у меня не коробка с крошащимися мелками завода им. М. Подгорина из запасов Н.Н. Скворцова, а освященные на алтаре краски особого состава с добавками трав, воздействие получилось бы гораздо сильнее. Ими вообще творили всяческие чудеса с человеческой психикой. Откровенно говоря, не самые добрые чудеса. Скажу еще больше, именно из священных лабиринтов Атлантиды вышли легенды о зомби, которые на тот момент были совсем не легенды.

Ладно, дело прошлое… Как сама Атлантида осталась лежать на океанском дне у побережья Африки, так и секреты той магии красок и форм, перепрограммирующих любое сознание, канули в небытие. Впоследствии их не смогли воспроизвести ни в Египте, ни в Вавилоне, хотя пытались неоднократно. Родо-племенная кустарщина африканских колдунов, всех этих вуду-юду, – из той же серии. Как бывший Второй Посвященный могу только усмехнуться наивности дикарей…

Ничего, сойдут и мелки, подумал я, заканчивая живопись. Вряд ли в Высшей школе ФСБ учили противодействовать магии атлантов. Зря!..

Словом, когда майор со своими бравыми лейтенантами-волкодавами по-спецназовски стремительно проникли в дом, я был готов. К тому же Мангалов с самого начала допустил ошибку. Вместо того чтобы слепо (и глухо!) кинуться на меня, аки зверь на добычу, и с ходу вырубить (надежней – убить), майор приостановил наступление и начал выяснять, куда делась Ева. Тоже мне, герой-любовник… Человеческие слабости наказуемы. Небольшой паузы мне было достаточно, чтобы ментально подхватить психику всех троих и увлечь ее по лабиринтам узоров…

Дальнейшее, как говорится, дело техники. Нет, военное искусство идет вперед, спора нет, но вот древние солдатики знали, что жреца атлантов лучше сначала проткнуть копьем, а только потом поздороваться…

Ева, похоже, обиделась, что я их отослал, но – правильно сделал. Видеть, как трое крепких, здоровых, тренированных бойцов на глазах превращаются в слюнявых зомби – не самое приятное испытание для нервной системы. Я уж не говорю, что наших ребят тоже могло задеть, эти спирали – такая бяка…

Вот что значит долгое отсутствие практики! Отвлекшись на мысли второго плана, я почти упустил момент, когда верховный жрец готов был окончательно возобладать над тремя низшими из касты воинов. Едва-едва успел остановить Его Кровожадность. Вот не хватало мне в наследственном доме тайных и дохлых агентов! Я все-таки человек законопослушный.

Теперь служивые просто поспят сутки-двое. И пусть им приснится столько генеральских звезд на погонах, чтобы плечи под тяжестью прогибались… Правда, после пробуждения у всех троих будет болеть голова, но это ничего, пройдет со временем. Думаю, этим органы не напугаешь, кто переживал похмелье от местного самогона, тот знает о головной боли больше, чем Бил Гейтс о Windows… Зато при помощи спиралей я решил еще одну проблему – события последних дней спецы вспомнят смутно и бессвязно. Таким образом, докладывать в центр будет нечего. Их, конторская, поговорка – меньше знаешь, дольше живешь…

Окончательно уложив опергруппу в тяжелое забытье, я смог наконец перевести дух. Много сил отнимает. Я еще немного передохнул, хлебнул прямо из чайника остывшей заварки и забрал ключ у спящего майора. В кобуру засунул. Шутник.

Древний камень лег в руку привычной тяжестью. Старый знакомый. И почему он вызывает у большинства такие пошлые ассоциации? Обычное ханжество, по-другому не скажешь. Фаллический символ – один из древнейших в истории человечества, в корень, можно сказать, смотрели предки. Неудивительно, что Великая пирамида севера как олицетворение жизни открывается именно таким ключом. Символ остается символом, как ни пытается отменить его современная политкорректность.

Мэр Скальска Афанасий Никитич Гаврилюк проснулся от того, что его кто-то встряхнул.

Какой заразе жить надоело?!

Нарезался! Это была вторая мысль. Ее немедленно подхватили сердце, печень, поджелудочная, легкие, да и вся прочая требуха, – ой, нарезался, ой, как плохо-то, ой, лучше было сдохнуть с вечера…

Но кто его тряс-то? Мэр с трудом повел головой. Высокий потолок с темными балками, бело-снежные стены, картина в виде пятнистой мазни в дорогой, стильной раме… Гаврилюк наконец догадался, что лежит в кровати в гостевой спальне зятя. В костюме, рубашке, при галстуке, свалявшемся под подбородком в комок, и даже в одном ботинке. При этом – под двумя пуховыми одеялами. Липкий весь от жары.

Зятек постарался? Поухаживал, называется, заставь дурака…

Второй ботинок скоро обнаружился на подушке. Достаточно было шевельнуть головой, чтобы воткнуться носом в лакированный бок. Пахло не очень. Четыреста евро отдал в Испании за эти штиблеты, а от них каким-то сыром разит… Вроде бы вчера сыр не ел, во всяком случае, не из ботинка, обстоятельно рассудил мэр. Нет, но кто его тряс-то?!

События вечера постепенно всплывали в памяти. Разговор о контрактах, люди в черном, похищение елды, отчаянная пьянка вдвоем… О-ё!..

На этот мысленный возглас организм охотно откликнулся.

Строго цыкнув на собственный ливер, Гаврилюк спустил ноги с кровати. С усилием приподнялся, держась за спинку двумя руками.

Опять качнуло! Словно пол взбрыкнул под ногами. Похмелье такое или на самом деле дом вздрагивает? А что, Игоряша мог накосячить. Эконом известный, коттеджи-то ставила его фирма… Даже для себя нормально сделать не может, жадный до опупения. Теперь дом от ветра шатается. Или – похмелье…

Дверь спальни открываться не захотела. Гаврилюк решил, что перекосило коробку, и поднажал. Дверь оказалась подперта зятем. Оттащил папу в спальню, а сам, значит, рухнул. Спит.

От удара дверью зять не проснулся, только всхрапнул тяжело. Черт с ним, не жалко. Умнее все одно не будет, а дурнее некуда, решил Гаврилюк. Хорошо, доча с внуками во Франкфурте шопоголит, не видит бытового безобразия своих мужиков. Интересно, а жене он хоть позвонил вчера? Раскудахчется, курица…

В этот момент качнуло так, что мэр опустился на четвереньки. Постоял в этой устойчивой позе, не решаясь выпрямиться. Перекрытия затрещали или показалось? Нет, не понять, от чего качает. Но что с этим делать – вполне понятно!

Решительно спустившись в кухню, мэр с ходу жахнул стопарь перцовой. Отлегло от души… И пол под ногами стал, как положено, твердой основой, а не субстанцией с независимыми стремлениями…

Он умылся, жахнул еще стопарь, съел бутерброд с колбасой и маслом, жахнул стопарь, пригубил растворимый кофе, жахнул стопарь.

Требуха внутри примолкла испуганно, и Гаврилюк скептически усмехнулся. То-то! Деды-прадеды небось знали, каким местом (макаром?) лечатся…

* * *

Когда пришла вызванная машина, мэр чувствовал себя деловитым и собранным. А вот шофер Палыч показался ему ошалевшим. Вообще-то мужик степенный, основательный, как постамент, и такой же непробиваемый. Лишнего не болтал, излишествами не баловался, за то и прослужил столько лет персональным водителем. Но сегодня и он на себя не похож. Едва тронув с места, Палыч начал возбужденно рассказывать, что главу города с утра обыскались. Трубка не отвечает, дома нет, Ирина Степановна, супруга ваша, ничего не знает и кричит – знать ничего не хочу! (Не звонил жене, отметил про себя Гаврилюк.) А тут такое… Ночью, значит, снег шел (мэр кивнул), под утро – ураган, аж ветки ломало, а потом град секанул. У себя в саду видел – яблоки как пулями с деревьев сшибало. Старый рубероид на сарае – давно хотел перекрыть – изрешетило весь к черту! Потом, говорят, река Ухта вышла из берегов, начала разливаться – хуже весеннего паводка. Окраину, где низина, уже подтапливает, в 4-м микрорайоне, в подвалах вода стоит, не войти… Чего бы ей разливаться, Афанасий Никитич? (А я знаю? – буркнул мэр.) Но это еще цветочки. Самые ягодки – земля трясется! (Гаврилюк вздрогнул.) Вроде как землетрясение… Непонятно, откуда оно у нас? Не Европа небось, это у них там всегда все плохо…