Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

В кабинке неподалеку от нас сидел полковник Анна Фридман Голдман, Председатель и Хранитель Большой Печати Почетного Ордена Кентуккийских Полковников. Не все 76 миллионов или около того кентуккийских полковников изыскали возможность посетить в этом году дерби, но многие, в знак преданности друзьям, за несколько дней до скачек собрались на традиционный ежегодный обед в отеле «Силбач».

Настоящее дерби начиналось ближе к вечеру, и я предложил Стедману до наступления магического часа выйти прогуляться, побыть в кипящем людском море напротив клуба. Он слегка занервничал, но так как пока никаких ужасов, о которых я его предупреждал — столкновений на расовой почве, пожаров или страшных пьяных выходок, — не было, пожал плечами и согласился:

— Ладно, пошли.

Чтобы добраться до цели, нам пришлось миновать несколько кордонов (после каждого статус места снижался), а потом пройти по туннелю под скаковыми дорожками. Зрелище после выхода из туннеля повергло нас в шок, от которого мы не сразу отошли.

— Боже всемогущий! — пробормотал Стедман. — Это же… Господи!

И он решительно пошел вперед, со своей маленькой фотокамерой, переступая через тела, а я последовал за ним, стараясь делать заметки.

Расшифровка. Третий день скачек На трибунах

Всеобщий хаос, заездов не увидеть, даже дорожек… и это никого не волнует. Огромные очереди к окошкам тотализатора, а потом люди стоят и следят за цифрами, мелькающими на большом, как поле для гигантского бинго, табло.

Два старика-негра обсуждают ставки:

— Ставь на нее, я точно знаю. — В одной руке стакан с виски, в другой — пачка банкнот.

Девушка управляет фургончиком, на футболке надпись: «Украдено в тюрьме „Форт Лаудердейл“».Тысячи тинейджеров, группа подростков поет «Let the Sun Shine In». Десять солдат охраняют американский флаг, а пьяный толстяк в голубой футболке (80-го размера) покачивается рядом с кружкой пива в руке.

Никакое спиртное здесь не продается, слишком опасно… Туалетов тоже нет… «Маскл-бич»[123]… Вудсток[124]… множество полицейских с дубинками, но никаких столкновений. Клуб отсюда выглядит как на почтовой открытке с изображением дерби в Кентукки.

Расшифровка. Четвертый день скачек В старом добром Кентукки

Мы вернулись в клуб, чтобы посмотреть на главные заезды. Когда все встали, чтобы увидеть подъем флага и пропеть «В старом добром Кентукки», Стедман повернулся лицом к толпе и лихорадочно рисовал. Откуда-то сверху ему крикнули:

— Повернись, ты, волосатик!

Сам заезд продолжался две минуты, но даже с наших элитных мест и через 12-кратные бинокли невозможно было разглядеть, что на самом деле происходит. Позже, смотря по телевизору в пресс-центре повтор, мы увидели, что лошадь, на которую поставил Ральф, на последнем повороте сбросила жокея. Моя Тихоня долго шла первой, но на финише оказалась только пятой. А победил номер 16-1 — знаменитая скаковая лошадка по кличке Повелительница бурь.

В первые минуты после окончания скачек толпа штурмовала выходы, такси и автобусы. На следующий день «Курьер» рассказал о том, какой кавардак творился на парковке: люди били и пинали друг друга, рвали одежду, теряли детей, в воздухе летали бутылки. Но мы всего этого не увидели, потому что пошли в пресс-центр — пропустить по рюмашке после скачек. К этому времени мы оба наполовину сошли с ума от виски, палящего солнца, шока от увиденного, недосыпа и общего беспорядка. Мы достаточно долго пробыли в пресс-центре, чтобы увидеть, как берут многочисленные интервью у жокея-победителя — щеголеватого человечка по имени Лехманн, который сказал, что только сегодня утром прилетел в Луисвилль из Непала, где он «добыл рекордного тигра». Журналисты что-то восхищенно пробормотали, а официант наполнил стакан Лехманна виски «Чивас Регал». Он только что выиграл $ 127 000 на лошади, которая двумя годами раньше обошлась ему в $ 6500. О своем роде занятий он сказал: «Отошедший от дел подрядчик, — а потом добавил с саркастической усмешкой: — Только что точно отошел от дел».

Остаток дня стал полным безумием. Вечер — тоже. И весь следующий день и вечер. Происходили такие ужасные вещи, что сейчас даже не хочу о них вспоминать и тем более излагать на бумаге. Стедману повезло, что он отбыл из Луисвилля без серьезных травм, а мне повезло, что я вообще оттуда выбрался. Одно из самых ярких воспоминаний — в субботу вечером в бильярдной Пенденнис-клуба на Стедмана наскакивает один из моих старых дружков. Он разорвал рубаху у себя на груди, прежде чем сообразил, что англичанин вовсе не приударяет за его женой. Обошлось без драки, но эмоции перехлестывали через край. Потом, в довершение всего ужаса, Стедман решил поработать карандашом и вознамерился написать портретик девушки, которая обвинила его в том, что он ее толкнул. В итоге нам пришлось убраться из Пенденниса.

Примерно в 10.30 утра я проснулся оттого, что кто-то скребся в мою дверь. Я вытянулся на кровати и отодвинул штору ровно настолько, чтобы увидеть в коридоре Стедмана.

— Какого черта тебе нужно? — крикнул я.

— Как насчет завтрака? — спросил он.

Я встал с кровати и попытался открыть дверь, но она была закрыта на цепочку и щеколду. И я не мог справиться с цепочкой! Она застряла в гнезде, и мне пришлось вырвать ее из крепления в стене. Ральф смотрел на меня не моргая.

— Плохи дела, — сказал он.

Я едва его видел. Мои веки распухли, глаза почти закрылись, и солнечный свет из распахнувшейся двери ослепил меня и сделал беспомощным, как больного крота. Стедман бормотал, как ему плохо и какая стоит жара. Я снова упал на кровать и пытался поймать англичанина в фокус, пока он несколько мгновений, качаясь, двигался по комнате, а потом вдруг сунул руку в коробку из-под пива и достал из него банку «Кольт 45».

— Боже, — сказал я. — Совсем рехнулся.

Художник кивнул, открыл пробку и сделал большой глоток.

— Слушай, а ведь правда дела никудышные, — сказал он наконец. — Надо мне отсюда убираться. — Он сокрушенно покачал головой. — Вылет в половине четвертого, но не представляю, как успею.

Я едва его слышал. Глаза мои наконец открылись достаточно, чтобы посмотреть в зеркало, и увиденное отражение повергло меня в шок. В первое мгновение я решил, что Ральф привел кого-то с собой и я вижу этого бедолагу в зеркале. Боже — опухший, страдающий от похмелья уродец… как мультяшная версия снимка из некогда вызывавшего гордость семейного фотоальбома. Это было лицо, которое я силился узнать, — мое собственное лицо. Ужас, ужас…

— Надо бы мне еще поспать, — сказал я. — Почему бы тебе не пойти в «Птомаин Вилледж» и не поесть этой мерзкой рыбы с чипсами? А ко мне возвращайся после полудня. А сейчас — если выйду на улицу, то сразу сдохну.