Дорогами илархов. Книга вторая. Персидский поход - Сергей Анатольевич Шаповалов

прыснули. До Исмена начало доходить. Туман с глаз словно сдуло порывом холодного ветра. Пот выступил на лбу. Он выдернул руку и с отвращением оттолкнул красавицу или красавца. Бросился бежать, сам не понимая куда…

Его преследовал издевательский хохот Гефестиона. Исмен наткнулся на Пармениона. Старик сидел в углу один, едва потягивая вино. Он напоминал старый полусгнивший дуб на краю шумящего молодого леса. Едва взглянув на Исмена, произнес:

– Беги, мальчик, беги из этого отхожего места, пока душа твоя чиста. Не превращайся в скотину.

Задыхаясь от зловонья пира, Исмен учуял поток чистого воздуха, и побежал, ориентируясь на него, на запах свежести и свободы. Налетел на кого-то. Раздался звон посуды.

– Прости, господин, – услышал сдавленный писк.

У его ног какая-то худенькая девчонка, лет двенадцати, собирала осколки блюда. Серая грубая одежда на костлявой спине. Босые тонкие ноги. Руки, что прутики. Волосы коротко острижены. На тонкой шее медный обруч. Фрукты разноцветными шариками катились в разные стороны.

– Растяпа! – закричал охранник дворца, возникший из темноты. Просвистел бич и шлепнул меж торчащих лопаток. Девчонка вздрогнула, вся изогнулась, но привычная к побоям, продолжала собирать черепки.

– Не смей! – накинулся на него Исмен.

– Опомнись, господин. Она же рабыня, – удивился охранник, отступая назад. – Скотину надо держать в строгости, иначе она обленится.

– Я хочу ее освободить, – вдруг взбрело ему в голову. – Сколько она стоит? Кому заплатить?

– Зачем, господин? – не понял охранник. – Ты хочешь, чтобы она погибла? Эта тварь родилась в неволе. Ее мать – рабыня. Она ничего не умеет делать, как только прислуживать. Если ты снимешь с нее ошейник, она все равно никуда не уйдет. Куда ей идти? Скотина не умеет жить свободно.

– Хорошо, – стал соображать Исмен. – Хотя бы не бей ее.

– Сегодня не буду, – пообещал охранник.

Холодный ночной воздух опьянил еще больше. Даже сюда, в ночь, сквозь узкие окна дворца долетали звуки веселья. Исмену вдруг стало стыдно. Он веселится здесь, среди роскоши и обилия вина, а там, где-то его товарищи, Фидар и Колобуд, страдают от ран. Еще больше стало стыдно, когда подумал о Томирис. Что бы она сказала, увидев его пьяным, с оскопленным мальчишкой-блудницей в обнимку. Стала бы презирать. Плюнула в лицо и больше бы никогда не заговорила с ним.

Исмен побрел прочь, по темным улицам. Вдруг ночной город предстал перед ним совсем иной. Это был не тот золотой, цветущий Вавилон, по главной улице которого они входили торжественным маршем. То был большой вонючий, грязный каменный склеп, полный страхов. Рабы убирали мусор с мостовой. Нищие лежали под заборами вместе с бродячими псами. Где-то за углом вопил несчастный запоздалый прохожий, на которого напал грабитель. Налетели стражники и принялись безжалостно избивать дубинами грабителя и его жертву. В темном углу стонала женщина. Исмен невольно шагнул в ту сторону.

– Что тебе надо, господин? – услышал он хриплый оклик.

– Там кому-то плохо.

– Не твое это дело, – спокойно продолжал собеседник, скрытый темнотой. – Там рожает нищенка.

– Почему на улице? Ее надо отвести в дом.

– Кто ж ее пустит. Иди. Иди своей дорогой. Тут много народу появляется на свет в подвалах и под заборами. Никому до этого нет дела, и тебе нечего вмешиваться.

Исмен, ничего не понимая, зашагал дальше, оказался на окраине города, у крепостной стены. Массивная кладка поднималась высоко к черному звездному небу. Исмен пощупал шершавые камни с потеками асфальтовой смолы. Не зная, что делать, куда идти, он поднялся по крутой каменной лесенке наверх. Гребень стены оказался широкий. Два всадника легко бы разминулись. Чуть дальше пылал факел, воткнутый в щель между кирпичами. В пятне света сидел стражник и мурлыкал себе под нос какой-то грустный мотив. Исмен подошел к нему. Заслышав шаги, стражник не вскочил и даже не окликнул его, а лишь лениво повернул голову, прекратил мурлыкать.

– Хранят тебя боги, македонянен.

– И тебе того же. Только я не македонянен, – ответил Исмен.

Стражнику было около двадцати. Высокий, подтянутый. Лицо добродушное, еще не приняло того сурового выражения, какое бывает у старых вояк. Черная курчавая бородка обрамляла нижнюю часть лица.

– Какая разница. Всех, кто пришел с Искандером называют – македоняне, – усмехнулся он.

– Почему ты сидишь? Стражникам не разрешается сидеть на посту. Они должны бодрствовать, внимательно озирая окрест, чутко слушать тишину.

– А от кого ждать угрозы, – усмехнулся стражник. – Мы месяц не спали – готовились к осаде. Ожидали самого худшего. Точили копья для врага и кинжалы для близких.

– Зачем точить кинжалы для близких? – не понял Исмен.

– Если враг ворвется – убить семью, но не сдать родных в рабство, – объяснил мрачно стражник. – А тут, прискакал Мазей с потрепанным отрядом и сказал: – «Желаете участи Тира – обороняйтесь. Я вам не помощник. Все равно город падет, и нас всех на колья посадят или на крестах распнут». «Как же поступить?» – вопрошали старейшины. Мазей ответил: – «Вместо осады готовьте торжественную встречу». Вот так. А нынче от кого охранять стены, если сам сын богов в городе?

Исмен присел рядом.

– Расскажи мне о городе, – попросил он.

– И что ты хочешь услышать? Истории, которые помнят эти улицы, заставят рассказчика без продыху несколько ночей подряд трепать языком. – Он обвел взглядом ночной город, протянул руки к квадратной башне Мардука69, на верхушке которой пылал священный огонь. С почтением произнес: – Мой вечный Вавилон, мой родной Вавилон подобен полю розовых лотосов, полю божественных цветов, распускающихся в низовьях Тигра. Взглянешь утром – красота. Вдохнешь – аромат пьянит… А подойдешь ближе – и увязнешь в вонючей трясине, полной пиявок. Город большой. Улицы, что паутина. Я родился здесь, но бывает, и сам путаюсь. Зайдешь в какой-нибудь дальний квартал, а там люди тебя не понимают, на чудном языке говорят. Спросить не у кого, как будто в чужую страну попал. Вроде помнишь, на этом месте касситы жили, а потом, оказывается, пришли берберы, дома перестроили, – и не узнать квартал.

– Здесь много народностей?

– О! Столько племен понамешенно. Моя бабка, когда чечевичную похлебку готовит, столько специй не сыпет, сколько здесь народу живет. А она любит хорошенько приправить еду. Со всего мира люди приходят. Иной раз и стран таких не слыхивал. Вавилон – он живой. Втягивает в себя народ, питается людьми, как ненасытный зверь, и растет. Сам растет вширь, а люди стараются его вытянуть ввысь. Сколько веков уже башню возводим, все никак не достроим. Но, чтобы здесь быть своим, надо родиться в Вавилоне. Тяжело чужакам приходится. Да и народ здесь делится не только по племенам, но и по размеру кошелька. Мой