Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

Приземистая фигура Топоркова неподвижно торчала на вершине, напоминая каменного идола, каких немало сохранилось в южнорусских степях. За его спиной занимались своим делом офицеры-артиллеристы: один наносил отметки на карту, второй водил биноклем, третий кричал в слуховую трубку полевого телефона — корректировал стрельбу. У подножия выжидательно застыли ординарцы от полков.

Установленные за курганом две 3-Дюймовые горные пушки с волнообразно изогнутыми бронещитами — из 1-й конно-горной батареи — высоко задрали короткие стволы и вразнобой вели медленный огонь.

Две спешенные сотни, оставленные для их прикрытия, расположились в поле, скошенном и частью даже перепаханном, саженях в ста позади, возле артиллерийского обоза. Коноводы, не сбатовывая, укрыли лошадей за тёмными скирдами. Некоторые казаки, натаскав с ближайшей бахчи арбузов и разбив их кулаками или разрезав кинжалами, выгребали ложками сочную тёмно-красную мякоть, слегка уже трухлявую в серёдке. Многие прикорнули, привалившись к скирдам: разморило тёплое безветрие.

Изредка посвистывали пули, на излёте достигая наблюдательного пункта и орудий.

Вышел из автомобиля и, приказав шофёру подъехать ближе к прикрытию, широко пошагал к кургану. Поднялся легко, на одном дыхании.

— Господа офицеры! — негромко скомандовал Топорков.

— Вольно! Здравствуйте, господа.

Пожав Топоркову руку, извлёк из футляра «Гёрц». Прозрачный, очищенный дождём воздух помог ясно, до каждого казачьего затылка, рассмотреть лаву запорожцев: жидкая, в две шеренги, маячит в полуверсте впереди...

Слушал по обыкновению скупой доклад Топоркова и одновременно изучал позицию противника.

Красные залегли цепью по краю неширокого оврага, что тянется в полутора тысячах шагов перед фронтом, — прикрыли дорогу на Урупскую. Ружейный огонь ведут одиночный и редкий. Одни целят в штаб и батарею, другие — в лаву запорожцев. Пулемёты и пушки молчат. Число их и расположение не выяснены. Как и численность всего пехотного арьергарда. Но никак не меньше полутора тысяч. Судить по огню — атаковать не собираются. Хорошая работа батареи — шрапнель разрывается невысоко и точно, то перед оврагом, то над его невидимыми склонами, — впечатления на них не производит. Чтобы понудить их оставить позицию, 1-й Уманский полк был послан вправо от дороги — поискать обход с юго-востока. Но, тоже наткнувшись на залёгшие цепи, спешился и вступил в перестрелку.

— Конница их где?

— В станице укрыта. А то уже переправляется...

— Атаковать не пытались?

— Сперва пушками из оврага выкурю.

Едва ли такой вялый обстрел понудит «товарищей» оставить столь выгодную позицию, засомневался Врангель. Тем более среди них немало матросов: ясно различимы бескозырки и чёрные бушлаты, будь они трижды прокляты... Дымов над Урупской нет. По видимости, в планы «товарищей» не входит сдавать её.

Перевёл бинокль правее. Уманцев не видать — пропали за густо наставленными скирдами и высоким подсолнечником. Не напрасно ли Топорков раздёргал бригаду?..

Ничего не остаётся, заключил, как подтянуть главные силы, корниловцев послать в обход правого фланга, а двумя полками атаковать во фронт. И лаву повести самому. Жаль, портной в Петропавловской, как ни спешил, не успел пошить черкеску. И с чувеками — то бишь чувяками — задержка: на днях только козлиную кожу привезли и сапожник мерку снял. Из всего казачьего обмундирования — радением Гаркуши одна папаха пока готова, хорошего чёрного курпея...

...Разговор между Безладновым и его офицерами завязался крупный. Особенно горячился подъесаул Елисеев. Кулак его резко разрубал воздух, будто сжимал рукоять шашки, а не смятый в тряпку белый листок донесения полковника Жаркова с резолюцией начальника дивизии.

— Это же явное недоразумение, Владимир Арсеньевич! — протестующе звенел его голос. — Генерал Врангель просто не разобрался... Это ошибка.

— Никакого недоразумения... — вяло отбивался Безладнов, развалившись на бурке и жуя полусухую травинку. — Это пленные. И если есть приказ, о чём говорить? Расстрелять.

Полкового адъютанта поддержали сотенные командиры. Пользуясь равенством с Безладновым в чине — тоже подъесаулы — заговорили разом, призывая временно командующего полком не пороть горячку и не расстреливать таких же казаков, как они сами, а спокойно всё выяснить.

Собственно, Елисеев уже выяснил, бегло опросив пленных. Все они — казаки станицы Константиновской, мобилизованы вчера красными и насильно уведены из станицы. А едва завязался с утра бой — попрятались в подсолнечнике и сами вышли к колонне уманцев... Едва сдерживая возмущение, он ещё раз пересказал всё это своему командиру.

Но Безладнов остался глух:

— Я ничего не знаю. Мне приказано, и я исполню. — Упрямства в его голосе прибавилось.

Как-то незаметно собравшиеся вокруг казаки слушали хмуро. Кто-то в знак недовольства уже надвинул папаху на брови.

Пленные, сжавшиеся в кучку вокруг привёзшей их телеги, насторожились, некоторые побледнели. Стоящий тут же белобородый возчик опустился вдруг на колени, запричитал и, возведя глаза к ясному небу, принялся широко креститься.

— Да подождите хоть полчаса! — в отчаянии воскликнул Елисеев. — Можно же послать к генералу Врангелю офицера, всё разъяснить...

Сплюнув изжёванную травинку и резко поднявшись на ноги, Безладнов оборвал его решительно и зло:

— Отставить разговоры! Мне приказано расстрелять, и я исполню!..

...Едва Врангель оторвал окуляры от глазниц, как за его спиной удивлённо растянулись тихие слова:

— Стра-анно... Почему это наша лава возвращается?

Все схватились за бинокли.

— Да, странно... Переходит на рысь...

— Да наши ли это?

Врангель не успел навести бинокль на лаву, как вскрикнул фальцетом Рогов:

— Красные! Атака!

— К бою! — рявкнул Топорков.

Из-за края оврага широкой рысью вываливалась на ровное место плотная конная масса. Её-то и завидев первыми, запорожцы дружно развернулись и, отворачивая влево, как были, так и поскакали лавой прямо на свою батарею.

— Беглый огонь!

Зычный крик командира батареи привёл оба расчёта в лихорадочное движение. Один за другим прогрохотали выстрелы...

Лава красных оказалась не слишком внушительной: две-три сотни. И пара низких разрывов шрапнели рассеяли её центр. Но, вовремя перейдя на полевой галоп, она уже вырвалась из зоны обстрела и понеслась вслед за смешавшимися запорожцами, сокращая дистанцию и широко охватывая фланги.

Врангель оцепенел: на плечах казаков враг неминуемо ворвётся на батарею...

Матерясь, первым кинулся вниз к лошадям Топорков, за ним — его офицеры. Только заметив краем глаза, как значковый казак выдернул из земли пику с алым полотнищем, Врангель стряхнул предательское оцепенение. Открыть бы беглый огонь по бегущим, — срываясь с места, успел подумать зло, — как он сделал это в июле 17-го у Хотинских переправ. Правда, тогда разрывы над головой не остановили струсивших пехотинцев: те только прибавили в темпе. А казаки — народ такой, могут шашкой и полголовы отвалить мимоходом...