Ради милости короля - Элизабет Чедвик

– Уложить ваше парадное платье, миледи?

Ида оглянулась на Бертрис, державшую платье из зеленой шелковой парчи. От поворота боль пронзила голову, а желудок свело.

– Да, возьми. – Она заставила себя оторваться от горьких мыслей. – Если оставить его дома, оно наверняка мне понадобится.

Возможно, Роджер захочет развлекать гостей или возьмет ее в Вестминстер.

Ида не видела мужа с начала мая. Он пропустил рождение сына, будучи с Генрихом в Нормандии. Он присутствовал на ее воцерковлении, но оказался нужен в Вестминстере, и было решено, что ей лучше провести во Фрамлингеме еще месяц, чтобы восстановить силы и дать младенцу подрасти, прежде чем отправиться в Лондон. Ида коротала время за обязанностями владелицы поместья, хлопотами по дому и саду, материнством и воспитанием, хозяйством и землями, и, хотя дел у нее было по горло, дни часто казались пустыми. Все равно что танцевать в одиночку, держась за воздух вместо руки партнера. Ида снова повернулась к окну, на мгновение прижалась лбом к холодному камню и закрыла глаза. Завтра нужно выступить в путь. Болеть нельзя.

Во дворе прогремели копыта, заставив ее вскинуть голову. Эдвин соскочил с запыхавшегося коня. Скакун обильно потел и дрожал, он даже не нашел сил отпрянуть, когда белый гусак атаковал всадника и лошадь, вытягивая шею и гогоча, чтобы защитить свою территорию. Иду охватила тревога. Должно быть, новость важная, раз Эдвин загнал коня. Она велела служанке спуститься и немедленно привести его наверх. Иисус всеблагой, неужели с Роджером беда?

Эдвин пересек порог, подошел к ней и опустился на колени, склонив голову. Комнату заполнил запах конского и мужского пота.

Ида приготовилась к худшему.

– Что случилось? – твердо спросила она. – Говорите.

– Миледи, король мертв, – объявил Эдвин. – Он давно был нездоров, но окончательно слег и умер в Шиноне неделю назад. Милорд послал вам новость из Вестминстера, просит приехать к нему как можно скорее.

– Умер? – слабо повторила она, а затем еще раз, беззвучно.

– Да, миледи. – Грудь Эдвина раздувалась после отчаянной скачки. – Его похоронят в Фонтевро.

Ида в отупении глядела на него. Под сердцем залегла свинцовая тяжесть, а все вокруг стало расплывчатым и бесцветным.

– Миледи… мадам… – Встревоженный голос Бертрис казался Иде не более чем назойливым жужжанием мухи.

– Благодарю, – сухо сказала она Эдвину. – Ступайте отдохните и освежитесь.

– Хотите, я сменю лошадей и отправлюсь с ответом, миледи?

– Я сама поговорю со своим мужем достаточно скоро, – покачала головой Ида.

Вестник откланялся. Ида ощущала внутри пустоту, как будто из ее костей высосали мозг. Почти не сознавая, что делает, она отправилась в часовню помолиться. Гуго и Мари болтали с конюхом, который растирал лошадь Эдвина, чтобы та остыла. Гуго играл с эмалированными красными и золотыми подвесками на шлейке мерина. Гусак был заперт в ивовой клетке, но продолжал угрожающе гоготать. Ида слышала и видела все это с чувством отстраненности, как будто сцена перед ее глазами была эпизодом одной из книг Генриха.

Войдя в часовню, она подошла к алтарю, преклонила колени, перекрестилась, стиснула четки и принялась молиться о душе покойного короля. Бахрома шелкового с золотом алтарного покрывала слегка колыхалась, хотя сквозняка не было. Иде казалось, что она чувствует жар свечей в золоченых подсвечниках, что их пламя обжигает кожу. Глаза ее были сухими и воспаленными. Когда в голове закружились воспоминания, обнимая, как расплавленный свинец, захотелось плакать. Но она не могла.

Ида видела себя при дворе, переставляющей по велению Генриха скамеечку, поднимающей его ногу, устраивающей ее поудобнее. Идущей по коридору в его спальню. Она вспоминала тот первый, болезненный раз, когда хотелось умереть от горя, страха и стыда, и затем, когда она привыкла, близость, привнесшую в их отношения нежность и редкий трепет удовольствия. Она думала о его дарах: кольцах, тканях и мехах. Вспомнила, как Генрих улыбался ее невинности и снисходительно изумлялся мудрости, которая проистекала из этого свойства. Вспомнила, как он склонился над колыбелью, дал указательный палец их новорожденному сыну и его черты смягчила улыбка радости и гордости. Теперь эта улыбка погребена в могиле. Вся его энергия, вся ослепительная жизненная сила! Сгорела до основания, погасла, и дымок растаял в воздухе.

Ида прижалась пылающим лбом к ладоням. А как же их сын? Он теперь все равно что сирота, лишенный защиты обоих родителей. Что с ним станется без отца? Новым королем будет Ричард, старший сын Генриха, о котором она не знает ничего, за исключением того, что он дал обет отправиться в Крестовый поход и потому не будет держать постоянного двора.

Живот напрягся, и она поняла, что сейчас ее стошнит. Не желая осквернять церковь, Ида из последних сил побрела к двери, распахнула ее и упала на колени у боковой стены, где ее вывернуло наизнанку. Священник присел на корточки рядом, зовя на помощь. Ида содрогнулась. Разве можно одновременно испытывать жар и озноб? Суставы болели, кости словно разболтались.

Прибежали женщины и отвели ее в спальню, уложили в постель и накрыли одеялами, пока она дрожала от холода и сгорала в огне. Они принесли отвар, чтобы успокоить желудок; Ида выпила его, но он тут же подступил к горлу.

Ида ужасно себя чувствовала большую часть ночи, пока молнии сухой грозы окрашивали небо странным оттенком млечно-пурпурного, отмечая в ее болезненном воображении кончину короля. Ближе к рассвету пролился короткий дождь. С больным горлом и ноющим животом, как будто его пинал мул, Ида заснула под шелест капель, барабанящих по крыше и стекающих с карнизов. Ей снился огонь, сражения и опасность. Она слышала, как первенец зовет ее растерянным, испуганным голосом, но не могла найти его, потому что все окутывал густой туман. Затем Роджер позвал ее по имени и прискакал сквозь ядовитые испарения, протягивая к ней правую руку и обещая спасти. На мгновение ей показалось, что он держит кошель золота, но, когда она посмотрела во второй раз, в руке ничего не было. Она взглянула на мужа и в отчаянии произнесла: «Отец моего ребенка мертв». Роджер смерил ее холодным взглядом судьи и ответил: «Отец твоих детей еще жив».

Ида, задыхаясь, очнулась, слезы струились по лицу. Бертрис раздернула полог и вгляделась в темноту полными беспокойства глазами:

– Миледи, вы звали?

Ида села, вытирая лицо ладонью. Сон еще не выветрился, он был четче, чем обстановка комнаты. Боль пульсировала в голове, Ида была слаба, как котенок, но тошнота прошла, и жар спал.

– Да, – ответила она. – Принеси мне хлеба и кипяченой воды. И розовой воды для умывания.

– Вам лучше?

– Немного, – кивнула Ида. – Хотя сегодня я не сяду на лошадь. Поеду в повозке.

Глаза Бертрис широко распахнулись:

– Вы все же намерены пуститься в путь, миледи?

– Я не смогу попасть в Лондон, сидя здесь, а ведь милорд призвал меня.