Былины сего времени - Александр Рудазов

– Ты шкуру-то медведя неубитого делить не спеши, – хмуро глянул Яромир. – Чует сердце, простым завтрашний день не будет…

Закатилось солнышко, и Василиса Премудрая захлопотала по хозяйству. Человеком, женщиной она теперь была только ночами – с первыми лучами зари вновь надевала лягушачью шкурку. И то ладно, что сейчас зима – ночи длинные, день короткий. Обычно она в это время дремала в ушате, полном мокрой травы.

Буря Перуновна, новая наставница Василисы, говорила с ней мало и редко. Иногда давала задания, иногда чему-то учила, но большую часть времени просто лежала на печи, таращась в потолок слепыми очами. Не поймешь, жива или мертва. Левая половина ее тела – с сухой рукой, костяной ногой – в это время становилась призрачной, еле видимой. Старуха словно частично переходила в Навь.

Василиса ухаживала за ней, как за родной бабушкой. Но Буря Перуновна в ее услугах не особо нуждалась. Ела не каждый день и по чуть-чуть, до ветру почти не ходила, одежу ни разу еще не переменяла. Как будто впрямь не совсем уже живая.

К тому же у нее были и другие помощники, незримые. Не раз Василиса замечала, что где-то в избе или рядом с ней за время ее отсутствия что-то меняется. То голик на другом месте стоит, то пролитая вода сама собой исчезает, то у порога невесть откуда кринка с молоком появляется. Заботился кто-то еще о бабе-яге, участие принимал. То ль домовой, то ль духи какие нечистые.

А может, то просто ее ведьмины чары действовали. Доподлинно Василиса не знала, а спрашивать не смела.

Впрочем, трудиться ей все равно приходилось изрядно. Незримые слуги помогали все-таки мало, лениво. За ночь Василиса успевала и в избе прибраться, и воды наносить, и дров наколоть, и ужину состряпать, и посуду вымыть, и белье постирать. И у нее еще оставалось времени, чтоб поткать, да повышивать. Час за часом Василиса чесала крапивную кудель и шила из нее рубахи. Веретено и прялка у бабы-яги были старые, но в дело еще гожие.

И конечно, бывшая княгиня старалась учиться. С жадностью перенимала скупые слова наставницы, читала ветхие, рассыпающиеся книги в деревянных переплетах, для собственного развлечения варила разные зелья. Пыталась сшить себе новую шапку-невидимку взамен отнятой Тугарином, но с этим пока не преуспела. Негде оказалось взять черную кошку… да и любую другую.

Баба-яга своей чернавке ни в чем не препятствовала. Лежала себе на печи, да и лежала. За день если раз спустится – уже много.

И вот сегодня как раз спустилась. Крутя кривым длинным носом, старуха прошамкала:

– Чую, чую дух бесовскый… Гостенечки ко мне пожаловать собираютса, незваны да непрошены…

У Василисы что-то екнуло внутри. Здесь, в дремучей чаще, она чувствовала себя в безопасности… да только не в полной.

– Што, девка, боишса? – ощерилась беззубым ртом баба-яга. – Не бойса-та раньше времени. Не Кашшей то. Ему суды ходу нет, не пушшу.

– А кто же там, баушка? – пролепетала Василиса, глядя в щелочку.

– Да вот сама шшас увидиш… Он вон уже, на опушке, шшас покажетса…

Василиса приникла к мутному оконцу, поморгала, а потом нахмурилась. Из-за деревьев вышел незнакомый ей сутулый дед в белой шубе. В одной руке он держал палку, в другой – плетку-семихвостку. Замерз совсем, видать – посинел весь, в бороде сосульки висят.

– Да он же босой!.. – ахнула Василиса, приглядевшись. – Кто это, баушка?

– То ли не распознала? – крякнула баба-яга. – Лучше гляди, девка, лучше. То ж Карачун, леший старый.

Вот теперь Василисе и вправду стало страшно.

Карачун обвел древнюю чащу злющим взглядом. Вот она – граница его владений. Дальше – вотчина сводного брата, Студенца. Туда Карачуну хода нет… ну как нет… если очень восхочется, то есть, но только в другое время. Сейчас Студенец зело на Карачуна сердит, шагу к себе ступить не дозволит.

Но ему туда и не надо. Он уже почти пришел. Тяжело опираясь на палку, Карачун бороздил сугробы, проваливался на каждом шагу и нюхал, нюхал воздух. Взятый далеко в болотах след привел его сюда – и здесь он заканчивается.

– Люты морозы, глубоки снеги… – бормотал Карачун себе под нос. – Люты морозы, глубоки снеги…

Бродил-искал Карачун уже давно, долго. Устал, притомился. Насколько уж способен устать зимний дух-буранник. Поиски эти выводили его из себя, бесили до умопомрачения, хотелось уж бросить все, да вернуться домой, в берлогу.

Но он не бросал. Карачун упорно шел по следу, разыскивал изменницу Василиску, что посмела одурманить Кащея Симтарин-травой. Очень это Карачуна озлило, когда узнал. Сильно пожалел, что охваченный колдовской страстью Кащей не казнил Василиску, а только оборотил в лягушку и выкинул в болото.

Конечно, там Василиске скорей всего тут же и конец пришел. Но что если нет? Что если эта дрянь каким-то образом вывернулась, спаслась от цапель и прочих бед? Вот Карачун и решил убедиться, что проклятущая жаба издохла. Что избавила батюшку Кащея от напасти.

Пока она жива… не будет Кащею спокою.

И не зря решил-то, оказывается. Ох как не зря! Вот он куда след-то привел – аж к логову старшей бабы-яги! Самой древней, самой могучей. Пошла эта тварь против Кащея, выходит, женку его блудную из беды выручила…

Ну значит обеим им не бывать вживе.

Кто другой тут же бы назад повернул, узнав, что сама Буря-яга Василису под защиту взяла. Почти любой из Кащеевых слуг не посмел бы ей вызов бросить. Слишком велика сила этой трухлявой ведьмы.

Но Карачун – не кто другой. Он сам еще подревней будет, чем Буря-яга. Он древен, как земля, как небо.

Ну, может, все-таки не до такой степени. Но все равно очень древен.

О Карачуне говорят, что он наполовину зимний дух, а наполовину леший. Мол, матка его лешачихой была, а батька незнамо кем, страшилой безымянным. Даже из Кащеевых ближних многие так думают.

Только чушь это все. Бабкины бредни. Чего только длинные языки не нагородят, чего только не придумают, когда правды не знают.

На самом же деле если кому Карачун и родня, так это Вию-Кумарби. Тот тоже древен несказанно. Тоже некогда величие знал необозримое. Тоже некогда в светлом Ирии восседал, среди других светлых богов.

Да, так. Когда-то Карачун жил в светлом Ирии, среди богов. Сам был богом, сводным братом Мороза-Студенца. Да только поссорился с остальными, свергнут был и едва полмира от обиды не заморозил. Именно тогда, с попущения Карачуна, на землю явились его братья, ледяные великаны-гримтурсы. Долго втапоры воевали боги с теми чудовищами.

В ту героическую эпоху Карачун выглядел удалым молодцом. Ледяным богатырем-великаном. Да остались славные времена далеко позади. Схужел Карачун, постарел, скрючился. Властен он теперь только в Кащеевом Царстве, да и в нем не особенно-то.

И потому Кащею Карачун зело благодарен. Только по его велению, по его заступе Карачун сохранил часть былой славы. Царь нежити добровольно отдал ему зиму в своих землях, поставил в его честь капища, позволил властвовать безраздельно. Только благодаря Кащею жив и Карачун.