Брачные игры чародеев - Артем Тихомиров

Кстати, почему крэндели не обратили внимания на Гермиону с Тристаном, не говоря уже о Леопольде? Этот вопрос я задал себе, поднимаясь на дрожащих ногах и прислоняясь к дереву. Или все-таки обратили, и мои соратники уже весело булькают в котле с кипятком и мелко нарезанными овощами? Досадно, досадно.

Дикари заполнили почти всю полянку и отрезали мне путь к ретираде. Только сейчас я смог рассмотреть их вблизи и подивиться чуду. Понимаю, это Волшебная Страна и все такое, но никто не говорил мне, что здесь живут такие странные туземцы. Лица их были наполовину собачьими, с большими глазами и складками вокруг носа, сплюснутые. Такие можно видеть у мопсов. В то же время мопсы явно проигрывали этим созданиям в кровожадности и осмысленности, что они вкладывали в свои круглые выпученные глаза. Боевая ритуальная раскраска крэнделей и вовсе не оставляла сомнений, что сходство с милыми толстенькими собачками не делает их человечнее. И эти копья, эти луки! Все они, без исключения, были направлены на меня, а я, притиснутый к дереву, не мог и слова вымолвить. Пропащий я чародей — только это и оставалось констатировать перед отправлением в людоедский котел.

Зажмурившись, я слушал, как крэндели спорят о чем-то и хихикают. А! Не могут решить, каким способом меня приготовить! Понимаю, но ничем помочь не могу. В кулинарии я не бум-бум, если выражаться в стиле Тристана Профитроля.

У всякого дикарского племени есть вождь. Крэндели не стали исключением. Их вождь стоял передо мной. Морда у него была самая собачья из всех, раскраска — самая яркая и вычурная, а копье — самое большое, с настоящим металлическим наконечником. На голове вождя крепилась штука вроде тиары, красноречиво говорившая о его социальном статусе и месте в строгой иерархии (таким всегда достаются самые жирные куски). На самом деле точное определение этому символу власти было «дырявое ржавое ведро», но, судя по всему, вождь относился к нему с истинным трепетом. Ведро украшали гирлянды цветов, содранные неизвестно с кого скальпы, зубы, кости и высушенные трупики птиц. Над тиарой гудели мухи, их рой издали смахивал на нимб.

Вождь булькнул и ткнул мне в грудь своим копьем. Я уже отдышался и мог отвечать на вопросы, даже на те, которые звучат на неизвестном мне наречии.

— Рад знакомству…

Новый тычок в грудь. Новое бульканье. Однажды я слышал, какие звуки исторгаются из горла свиньи, переевшей первосортных отходов, и тот день живо предстал перед моими глазами.

— Я все понимаю, — сказал я, — но что могу поделать? Проблемы вербальной коммуникации между народами всегда…

Куда меня могло занести от страха, не знаю. Но нас грубо прервали. Подобные вещи всегда происходят в последний момент — и хорошо, что происходят, поверьте, иначе скольких достойных людей мы бы недосчитались. Уму непостижимо!

В общем, едва вооруженные веревками дикари приблизились ко мне, по лесу, создав кошмарное эхо, пронесся жуткий рев. От него, не преувеличиваю, задрожала сама земля. Листва посыпалась с веток, и зверье лесное ударилось в бегство, точно от пожара. Что касается дикарей, то они в едином порыве присели от страха на корточки. Я сам, в состоянии, близком к обмороку, не упал только потому, что сзади меня подпирало дерево. Внутренним взором я уже видел, как сюда идет что-то очень большое, зубастое, кровожадное и, главное, голодное.

Словно подтверждая мои догадки, поблизости раздался треск, будто ломали большое дерево, и еще одна порция чудовищного рева излилась из невидимой пасти. Через пару-тройку секунд мы с крэнделями узрим нечто, от чего наши зубы выпадут, глаза выкатятся из орбит, а внутренности завяжутся морским узлом. Я вспомнил о речных драконах. О, милые пушистые зверюшки! Где вы? Мне мило было ваше мурлыканье!.. Так возопила моя душа, не в силах выносить глас неведомого чудища.

«Но странно… — подумал я, наблюдая, как коротышки с копьями носятся по поляне, натыкаясь друг на друга, падая и образуя трепыхающиеся кучки. — Почему оно не приходит? Чего ждет? Не лучше ли покончить с нами побыстрее?»

Крэндели сошли с ума. Им не хватало пороху организованно броситься наутек, вместо этого они продолжали броуновское движение, словно молекулы в стакане с кипящей водой, и не предпринимали ничего спасительного. А все из-за своего вождя. Беднягу поразил столбняк или что-то в этом духе, и он стоял с открытым ртом и глазел на меня, точно я был виноват в происходящем.

— Уберите эту штучку, — сказал Браул Невергор, отодвигая от своей груди острие вождистского копья. — У вас был шанс прикончить жертву, но вы его упустили, так что не обессудьте.

— Креее! — ответил вождь.

— Совершенно с вами согласен.

В этот момент вождя сшибли с ног бегущие соплеменники, и корона, кувыркаясь, слетела с его головы. После этого хаос усилился. Поляна напоминала массовую потасовку на воскресной ярмарке в каком-нибудь заштатном городке.

Пока вождь отдирал от себя обвившихся вокруг его торса подчиненных, я значительно отодвинулся от дерева и уже намечал направление бегства, когда произошло то, к чему все и шло.

Дерево на противоположном конце поляны дернулось, словно по нему хлестнули гигантской вицей, и снова рев и вой сотрясли окрестности. Это стало последней каплей. Крэндели сумели-таки организоваться для массированного отступления и дернули на северо-запад, вереща во всю глотку. Про меня они, разумеется, забыли, за что я был им благодарен, и в то же время тревога не могла не глодать мое сердце.

Монстр все еще рычал, как всемирно известный баритон перед выступлением, но выходить на сцену и не думал, так что небольшой шанс у меня в запасе был. Конечно, нелегко включиться в новую пробежку после предыдущего марафона, но я мобилизовался. Выбрав направление наугад, Браул Невергор стартовал с максимальной скоростью, мысленно предав анафеме Волшебную Страну, Вольфрама и Синдром.

Если выберусь из этой передряги, стану отшельником, как Сляден Исирод. Только жить буду там, где гораздо спокойнее.

Пробежал я всего метров десять, когда из кустов на меня вылетело что-то большое. Сопровождалось это уже знакомым улюлюканьем. Размышляя, где же я мог слышать его раньше, я заорал что есть силы и шмякнулся на спину. Рядом со мной застучали копыта и загомонили голоса. В них я уловил явные героические нотки и почему-то решил, что это отряд лихой кавалерии пришел ко мне на помощь (откуда бы?). Чтобы убедиться в этом или опровергнуть странную версию, я открыл глаза.

Нет, чудовищем тут и не пахло. И кавалерией со сверкающими шпагами и знаменосцем, к сожалению, тоже. Мизансцена изменилась. Крэндели исчезли, и остался я наедине с чем-то, что можно было назвать восьминогой лошадью с двумя всадниками на спине.

— Браул, ты живой? — спросил первый всадник.

Им оказалась Гермиона.

— Я не стал бы утверждать!

Я лежал и глазел на эту невидаль. Конь был серый, усеянный белыми яблоками и, как я уже сказал, с восемью ногами. Четыре с одного бока, четыре — с другого. В остальном он выглядел очень даже обыкновенно, если, разумеется, не считать донельзя глупого выражения на морде.