Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека - Иэн Таттерсаль

Тем не менее, однажды она была признана, и после этого начала стремительно развиваться новая картина эволюции гоминидов. Этот процесс происходил абсолютно непоследовательно и был вызван скорее давлением новых палеонтологических находок, чем желанием ученых привести свою дисциплину в соответствие с другими отраслями палеонтологии. В результате в 1993 году при публикации своих первых пробных генеалогических деревьев гоминидов (см. рисунки далее) я включил в них всего 12 видов, живших в течение последних 4 миллионов лет. Последняя версия этого же дерева, опубликованная через 20 лет, содержала в два раза больше видов и описывала период 7 миллионов лет. Тем не менее оба дерева иллюстрировали два ключевых факта: в один момент времени на Земле обычно сосуществовали несколько видов гоминидов, и Homo sapiens является в этом смысле скорее исключением, чем правилом. Очевидно, что наш вид обладает какими-то беспрецедентными характеристиками, которые одновременно делают его нетерпимым к конкуренции и способным устранить ее.

Ученые, пытающиеся выявить эти характеристики, называются эволюционными психологами. Вооруженные синтетической теорией и канонической цитатой Дарвина о том, что «в будущем психология будет прочно основана на необходимости приобретения каждого умственного качества и способности постепенным путем», эволюционные психологи предполагают, что поведение человека обусловлено долгосрочным влиянием естественного отбора, процесса настолько медленного и постепенного, что он не успевает за масштабными, стремительными и зачастую создаваемыми самим человеком изменениями окружающей среды, возникающими после сравнительно недавнего начала нами оседлой жизни. Согласно их представлениям, мы часто ведем себя странно просто потому, что медлительный естественный отбор еще не успел адаптировать нас к новым условиям.

Генеалогическое древо гоминидов, построенное на основании палеонтологических материалов, доступных в 1993 году. Рисунок Дианы Саллес

Генеалогическое древо гоминидов, построенное на основании палеонтологических материалов, доступных в 2012 году. Рисунок Дженнифер Стеффи

Нет никаких сомнений в том, что, тщательно документируя наши зачастую необъяснимые черты, эволюционные психологи делают огромный вклад в наше понимание самих себя. Но мы обычно забываем, что поведение не существует само по себе. Каждый тип поведения занимает свое место во времени и пространстве. Примером этому может служить альтруизм, то есть оказание помощи другим в ущерб себе самому. Разумеется, люди порой жертвуют собой, но давайте не забывать, что на каждый акт бескорыстия можно найти пример чудовищного эгоизма. О какой бы ситуации или модели поведения мы ни говорили, большинство из нас окажется в середине шкалы. Мы почувствуем желание помочь другому только в том случае, если последствия для нас не будут слишком велики — в конце концов, мы принадлежим к кооперативному виду. Тот же самый паттерн можно применить и к любым другим действиям. В результате поведение всего вида Homo sapiens или популяции внутри него лучше всего описывается статистически с помощью кривой нормального распределения, а не на отдельных примерах. Может ли отдельно взятый человек являться эгоистом? Да. А альтруистом? Тоже да. Но при этом подобные характеристики нельзя применять ко всем людям или даже к одному и тому же человеку в разные периоды его жизни. Вот почему состояние человека, которое пытаются описать философы или эволюционные психологи, так сложно понять. Безразмерных характеристик, которые подошли бы всем людям, не бывает и никогда не будет.

Эта прозаичная реальность требовала бы особых объяснений, если бы мифы о нашем происхождении были верны и мы стали теми, кем являемся, за долгие тысячелетия под влиянием естественного отбора. В конце концов, если наше поведение веками отбиралось и корректировалось, то мы как отдельные особи и как вид в целом генетически предрасположены к совершению определенных действий. Однако в реальности все по-другому. С самого начала эволюция гоминидов была не непрерывным процессом доработок и улучшений, но непрекращающимся экспериментом, в рамках которого на арене эволюции постоянно стравливались новые виды. Наш оказался лишь одним из многих победителей в этой схватке и использовал свои уникальные и недавно приобретенные когнитивные способности для устранения всех конкурентов в своей нише.

Эти способности основывались на комплексе изменений в нейронном строении мозга, которые накапливались в течение длительного времени и улучшали умение гоминидов обрабатывать информацию. В какой-то момент, произошедший совсем недавно, в одной из линий развития гоминидов радикально новая когнитивная модель начала превалировать над старой, но, что очень важно, не заменила ее полностью. Данная новая модель была приобретена экзаптивным, а не адаптивным путем и оказалась совершенно новой и непредсказуемой. Иными словами, инновационный способ обработки информации не развился для каких-то целей. Он просто появился из ниоткуда и некоторое время оставался неиспользованным, пока его владельцы не открыли способы его применения.

Этот запутанный процесс описывает наше кажущееся противоречивым когнитивное состояние. Он объясняет, почему мы, обладая столь великолепными способностями к рациональному мышлению, так часто ведем себя нерационально, почему используем безграничный потенциал языка для лжи и обмана, почему иногда не можем объяснить свои действия даже самим себе, почему мы так плохо оцениваем риски, почему мы понимаем, что нам предстоит экологическая катастрофа, но не делаем ничего, чтобы ее предотвратить, и почему мы так хорошо умеем рассуждать, но при этом порой принимаем такие отвратительные решения. Все это происходит потому, что рациональное и иррациональное постоянно борются в наших головах, сочетаются, комбинируются и превращают нас в одновременно креативных и рефлексивных существ. Постепенная эволюция под влиянием естественного отбора никогда не могла бы привести к подобному результату. Такое нестабильное и творческое состояние могло возникнуть лишь в результате совершенно невообразимой цепочки событий, каждое из которых строилось на достижениях предыдущих экспериментов и ограничивалось ими. Несмотря на то что наш мозг, вне всяких сомнений, является продуктом долгой истории развития, длившейся сотни миллионов лет, и что сегодня мы бы выглядели совершенно по-другому, не случись все события этой истории в строго определенной последовательности, нельзя сказать, будто природа подстраивала нас под те или иные условия поведения. Мы не продукт оптимизации.

Разумеется, нам есть за что винить исторические и функциональные особенности эволюционного процесса — взять, к примеру, наши кривые спины, плоские стопы или отрыжку. Но так как наши когнитивные особенности были приобретены недавно и достаточно случайно, мы не можем считать эволюцию ответственной за свое поведение. Оно зависит исключительно от нас самих, хотя, конечно, наши характеры формируются семьей и обществом. Важно то, что свобода воли, которой мы оказались наделены в ходе эволюционного процесса, также означает и личную ответственность.