Два брата - Бен Элтон

Она покраснела и смолкла.

Широченная ухмылка располовинила лицо Отто.

— Лучшая ночь в моей жизни, — выговорил он. — Взаправду. Честно. Прямо… без дураков.

Дагмар тоже улыбалась. Широко и искренне, будто на мгновение избавилась от боли. Сейчас она была не затравленной еврейкой, праздновавшей победу над врагом, но расцветающей пятнадцатилетней девушкой, которая впервые по-настоящему целовалась с парнем.

— Спасибо за пуговицы, — сказала она, заправляя блузку в юбку. — Наверное, не надо их оставлять. Ты не обидишься?

— Конечно, нельзя оставлять, — ответил Отто, все еще пунцовый от восторга. — Я их унесу и выброшу, ладно?

— Только обещай выкинуть в первую же канаву. Если вдруг их у тебя найдут…

— Не бойся, — усмехнулся Отто. — Умник у нас Пауль, но и я, знаешь ли, не совсем дубина.

Имя Пауля кое о чем напомнило. Они молча смотрели друг на друга, понимая, что в жизни их троицы многое изменилось.

— Ну я пойду, — сказал Отто.

Он сгреб пуговицы в ладонь, шагнул к двери и, запнувшись о толстый ковер, чуть не опрокинул туалетный столик со всеми баночками и финтифлюшками.

— Оттси, — окликнула Дагмар. — Помнишь, вы говорили, что когда-нибудь мне придется выбрать?

— Да. — Отто сглотнул.

— Ну вот, я выбрала. Паули я люблю, но… выбираю тебя.

Домой Отто вернулся очень поздно. На облаке счастья он будто плыл над Берлином и лишь раз приземлился на Кепеникерштрассе, чтобы выбросить пуговицы в огромную кучу конского навоза.

Как ни странно, в столь поздний час родители и Пауль еще не спали.

Они ждали его.

Семья.

— Наконец-то! — проворчал Пауль. — Мама с папой хотят с нами поговорить, но без тебя не объясняют о чем. Весь вечер тебя дожидаемся, я даже не смог позаниматься.

— Ай-ай-ай, какой ужас, — ответил Отто. — Кстати, Дагмар согласилась быть моей девушкой. Извини, дружище, но вот так вот.

Услышав это жуткое заявление, Пауль вмиг забыл о странном поведении матери:

— Врешь!

— Спроси сам, если хочешь. Позвони, она еще не легла.

Видя помертвевшее лицо брата, Отто пожалел, что с ходу его огорошил, но, с другой стороны, как ни скажи — легче не будет.

Пауль встал из-за стола. Казалось, сейчас он расплачется.

— Извини, мам. — Пауль старался, чтобы голос не дрожал. — Что бы там ни было, разговор придется отложить. Я устал и ложусь спать.

Фрида улыбнулась. Грустно.

— Нет, Пауль, ты останешься, — сказала она. — Я хочу поговорить с вами обоими. За Дагмар побьетесь в другой раз.

— Бой окончен, — самодовольно заявил Отто. — Я победил.

Наверное, слово «бой» вывело Фриду из задумчивости. Вся в мыслях о предстоящем признании, она не сразу заметила, в каком виде пришел Отто.

— Где ты был, Оттси? — спросила Фрида.

— Гулял.

— Что это, у тебя рубашка в крови? — испуганно взглянула Фрида.

Пауль понял.

— Значит, все-таки сделал?

Отто лишь пожал плечами.

— Что сделал? — всполошилась Фрида. — Говори, что ты сделал?

Отто молча отошел к плите, цапнул краюху хлеба и поставил чайник на газ.

— Паули, что он сделал? — спросила Фрида. — Похоже, ты знаешь.

Теперь Пауль пожал плечами:

— Он и его дружки собирались избить штурмовика. Видимо, план исполнен.

— Ну спасибо. — Отто смазал краюху застывшим жиром. — Трепло.

— Все равно потом стал бы хвастать, — сказал Пауль. — Наверное, и перед Дагмар похвалялся.

— Оттси! — ахнула Фрида.

— И что, если так? Я этим горжусь! Слегка вломили сволочам, и они визжали как паршивые трусы. В следующий раз я сам уделаю хмыря. Один на один. Пришью. Нынче не стал, потому что Пауль канючил…

— Я не канючил, балда! — рявкнул Пауль. — Только сказал, что всем сделаешь хуже.

— Куда хуже-то? Теперь мы даже не граждане! В автобусах в нас плюют! Вышвыривают из магазинов. Каждый день пинают и шпыняют. Обзывают и лапают наших девушек. Всюду запреты, везде нельзя. У нас все отобрали! Все!

— Не ори, идиот! — прошипел Пауль.

Вольфганг и Фрида молча сидели за столом и смотрели на сцепившихся братьев.

— Правильно, Паули, шепчи! В собственном доме! Ты что, ослеп? Евреев заставляют пресмыкаться! Но вот один еврей взбунтовался. Нынче Дагмар улыбалась, потому что я чуть-чуть отомстил за ее отца. Когда последний раз ты видел ее улыбку? Евреям надо самим за себя постоять. Помощи ждать неоткуда. Нас все ненавидят, даже в тех странах, которые притворяются терпимыми. Только евреи помогут евреям! — Отто уже размахивал ножом. — Мне все обрыдло. Пойду прогуляюсь.

— Отто! — прикрикнула Фрида. — Ты никуда не пойдешь! Слушай меня. Надо поговорить.

Отто остановился. Братья переглянулись, посмотрели на мать. Что-то случилось. Перепалка стихла.

— Чего, мам? — покаянно спросил Отто.

Фрида смотрела ему в глаза. Время пришло.

— Оттси, сынок… мальчик мой любимый… Ты не еврей.

Братья ошеломленно замерли.

Первым опомнился Пауль:

— Как это? В каком смысле, мам?.. А! — Он просветлел. — В нашей родословной обнаружился гой! Ух ты! Мы метисы, мам? Некоторых метисов пускают в бассейн!

Фрида печально покачала головой:

— Речь не о тебе, Паули. Не о папе и не обо мне. Я говорю об Оттси. Прости, милый. Я не хотела, чтобы это вот так вышло наружу.

— Что? Что вышло-то? — И вновь вопрос задал Пауль. Отто молчал.

— Отто, родной, мы с папой больше жизни тебя любим. Ты это знаешь, правда? Вы с Паулем наши милые мальчики…

Теперь Отто заговорил:

— Что ты хочешь сказать, мам?

Фрида пыталась. Она давно заготовила нужные слова. Продумала, как говорить о своей безмерной любви к сыну и убедить его, что все к лучшему. В отличие от них у него был шанс на нормальную жизнь. Жизнь без страха.

Но она понимала, что Отто не захочет этот шанс.

Он любил свою семью. Мать, отца, деда с бабкой. Несмотря на постоянные стычки, он был неразлучен с братом. И как-то удивительно гордился тем, что он еврей. Потому что был защитником семьи, яростно преданным и ужасающе бесшабашным. Ему только дай повод, и Гитлер дал — лучший из возможных поводов. А теперь вместе со всей прежней жизнью этот повод забрали, выбив почву из-под ног.