Агитбригада - А. Фонд

и не снимались в кино! Я завтра же поговорю с режиссером! У нас как раз есть одна главная женская роль! Если позволите. Вы же позволите?

— Д-да, — пробормотала она, хлопая густо накрашенными ресницами.

— Нельзя лишать человечество права на счастье, — продолжал напирать я, — Они должны увидеть вас в этом фильме!

— А что за фильм? — оживилась девица и аж заёрзала на стуле.

— «Звёздные войны», — важно ответил я и добавил, — А можно я просто посижу пару минут здесь рядом с вами и помечтаю, что мы знакомы? Зато мне все в этом ресторане будут завидовать.

Девица хихикнула, и я тут же уселся рядом и сказал:

— Ваших родителей нужно объявить народными героями за то, что они создали такую восхитительную красоту! Так как вас зовут, вы говорите?

— Изабелла, — томно проворковала она.

Угум, она такая же Изабелла, как я Фердинанд Арагонский. Какая-нибудь Маруся или Оксана, — мелькнула молнией в голове мысль, но была тут же благополучно забыта.

А потом понеслось — я засыпал девицу комплементами, она млела и улыбалась. Я заказал нам выпить, и мы вполне мило болтали — арсенал пикаперского съема работал и в этом времени.

Нужно ли говорить, что это пари я выиграл и ночной кастинг на главную роль «Звёздных войн» прошёл дома у Изабеллы?

А вот утро не задалось. В школьной столовой пахло подгоревшим молоком, рыбьим жиром и щами из кислой капусты. Я сидел за столом и вяло ковырял пшённую кашу. Молочную. С пенками. Такую я ещё с детского сада моей прошлой жизни ненавижу.

Мерзость какая!

Голова болела невыносимо, гудела точно колокол в грозу.

Та, последняя бутылка шампанского явно была лишней. Жаль. Я привык ориентироваться на свой взрослый организм, каким был до попадания. А тельце этого мальчика явно не приспособлено для таких излияний. И даже молодость, и здоровье здесь не помогают. В будущем, нужно это учитывать.

Божечки, как же болит голова. И тошнит ужасно.

Я схватил стакан с напитком и глотнул. Тягучая сладко-приторная жидкость чуть не полилась обратно. Какао! Усилием воли я еле сдержал рвотный порыв.

А потом несколько минут сидел, пытаясь унять тошноту и головокружение. Что же всё так плохо-то, а?

— Капустин! — раздался над головой громкий и энергично-бодрый голос.

Я сдержал стон. Что же так орать-то?

— Ты почему пропустил воскресник?

Я поднял голову. Передо мной стоял Чуня.

— Ты вернулся вчера с агитбригадой, я узнавал, а потом где-то целых полдня шлялся. Не пришел на воскресник! А потом, вместо того, чтобы вечером репетировать, ты где-то прохлаждался! Ты подвёл нас, Капустин! Ты — саботажник и мироед!

— Отстань, — тихо и угрожающе сказал я, пытаясь унять невыносимый звон в ушах.

— Что-о-о? — заверещал Чуня и от этого звука стол перед моими глазами закрутился, как на карусели. Поспешно я прикрыл глаза, ожидая, пока взбесившийся вестибулярный аппарат придёт в норму.

— Я с тобой разговариваю! Встань, гнида! — завизжал Чуня и шарпнул меня за воротник.

У меня от злости аж в глазах потемнело, я и не опомнился, как подскочил из-за стола и нахлобучил тарелку с ненавистной пшёнкой прямо уроду на голову.

— Приятного аппетита, — прихрипел я и, борясь с новым приступом тошноты, быстро вышел из столовой, оставив Чуню обтекать, а остальных воспитанников замереть в шоке.

На улице дул пронзительный ветер, я поднял воротник. Тошнота начала уходить. Свежий воздух привёл меня в себя. Стало легче. Почти хорошо. Идти в спальни не хотелось. Как подумаю, что там толпа народу — сразу опять тошнить начинает. В общем, я сейчас не в духе и видеть юных пионэров не желаю.

Зябко поёжившись я направился к кустам жимолости, которая, даже уронив листву, оставалась достаточно густой. Там, где-то была лавочка и я намеревался хоть полчасика попробовать подрыхнуть.

Но только-только я примостился на этой лавочке, как сверху раздался голос:

— Капустин! За нарушение дисциплины и нападение на товарища тебе надлежит пойти в изолятор, до решения СТК.

Я поднял голову, надо мной стоял дежурный. Из старших ребят, видимо, молодого побоялись присылать.

— Сдай пояс и шнурки, — строго сказал он.

— А можно я на пороге изолятора сдам? — тихо спросил я, — а то штаны по дороге свалятся.

Дежурный усмехнулся одними глазами и кивнул.

Молча, под обстрелом десятков взглядов, мы проследовали к изолятору. Где я, как и обещал, прямо на пороге сдал шнурки и ремень.

— СТК будет завтра, — сообщил дежурный, бросил на меня сочувствующий взгляд и ушел.

Дверь захлопнулась, лязгнул замок. И я остался один.

В том же месте.

— Да уж, всё повторяется, — усмехнулся я. — Всё, как и в прошлый раз.

Ну что же, я хотел уединения, и я получил уединение. Хоть высплюсь.

Я лег на кровать и забылся тяжелым посталкогольным сном.

Наверное, я проспал где-то сутки. Не знаю, почему меня не трогали, ведь должны были кормить и обедом, и ужином. Но не трогали. И тарелок я не увидел. Возможно, забыли.

Хотя в любом случае, не мне возмущаться. Выспался я преотлично. Голова больше не гудела. В теле наблюдалась необычайная лёгкость и прилив сил.

Всегда бы так!

Я соскочил с кровати, отжался несколько раз от пола, прошелся на руках, вверх ногами и напоследок крутнул полусальто (помещение просто маленькое, для полного не разогнаться).

И тут послышались шаги, лязг замка и дверь распахнулась.

— Выходи, Капустин! — сказал дежурный.

В этот раз опять был другой парнишка.

— Мне пояс и шнурки отдадут? — спросил я, — или я буду идти и ловить штаны по дороге?

— Мне об этом ничего не сказали, — монотонно пробубнил дежурный, — выходи, Капустин. Сам у СТК спрашивай.

Препираться дальше было бессмысленно. Парнишка был из тех туповатых служак, которые свято чтят дисциплину и ни на шаг не могут отступить от приказа.

Заседание СТК состоялось в том же зале.

Как обычно, присутствовали Виктор, Кривошеин, и два воспитателя. Заведующего не было, насколько я уже понял, он уехал на совещание в другой город. На диванчиках и стульях сидело довольно много народу, все воспитанники.

Когда я вошел, гул моментально стих. Воцарилась абсолютная тишина.

— Это уже становится традицией, — мрачно попенял мне Виктор, но на этот раз не агрессивно. Почти по-человечески.

Я пожал плечами, демонстрируя полную покорность судьбе.

— Зачем ты напал на Чумакова?

— Чумаков — это у нас кто? — сперва не понял я.

— Чуня, — тихо подсказали мне из рядов воспитанников.

— А как мне ещё было реагировать на регулярные оскорбления? — изумился я, — идиотов учить надо.

— Вот ты сейчас и научишься! — заорал, подпрыгнув с места. Чуня, — Да я тебя в порошок сотру, гнида!

— Он специально начинает!!!

— Хитрый какой!!

Зал зашумел, зашелся в крике.

— Тихо! — спокойно сказал Виктор и зал словно вымер. Наступила такая тишина, что слышно было как заурчало в животе одного из воспитанников.

— Продолжай, — повернулся он ко мне.

Я развёл руками:

— Я все сказал.

— То есть ты не отрицаешь, что специально нанёс увечья Чумакову?

— Увечья чем? — изумился я, — неужели череп Чумакова мягче пшённой каши на молоке? Хотя нечто подобное я и предполагал.

В зале послышались смешки.

— Прекратить! — рявкнул один из воспитателей.

— А где вы были, уважаемые вожди СТК, когда ваш пресловутый Чуня, он же Чумаков, ещё с четырьмя подельниками ворвались в спальню бригады номер пять, набросили на меня одеяло и избили меня? Где было ваше советское воспитание? И ведь это не только меня. Других воспитанников Чуня и его банда регулярно избивают и запугивают. Что это за соцвос такой у вас, а? Элита, которая безраздельно властвует над остальными, обычными детьми? Так разве мы в 17-м все эти элиты не разогнали к чертям собачьим?

— Капустин, не выражайся, — подал голов второй воспитатель.

— А если у меня нет слов? — вскипел окончательно я, — пройдитесь по спальням воспитанников, поспрашивайте их, как Чуня глумится над ними.

— Стукач!

— Доносчик! — закричали несколько пацанов.

Но меня этими детскими выходками «на слабо» не проймёшь.

— Ещё раз повторяю, — банда под предводительством Чумакова регулярно избивает и запугивает детей на протяжении уже длительного времени. Готов повторить свои слова перед милицией, в суде, в прокуратуре. Я надеюсь, вы, уважаемые СТК, уважаемые воспитатели, напишете соответствующее заявление после этого заседания, пусть разбираются и ищут виновных, кому это было выгодно.

— Да что ты говоришь такое! — вскипел первый воспитатель.

— Вы меня на СТК зачем позвали? — удивился я, — чтобы публично обличить? Покарать? Или найти истину?

— Да ты посмотри, как он заговорил, — возмутился второй воспитатель, — научился там на агитбригаде богемы этой.

— Слышал бы вас Макар Гудков, — зловеще посмотрел многообещающим взглядом на него я. — Мы там, между прочим,