Один раз в миллениум - Чингиз Абдуллаев

— С точки зрения нормального человека это не совсем тагармония, о которой я говорил. Тем не менее, я действительно живу один. Толькопотому, что мне так удобнее. Я не доставляю неприятностей своими проблемамизнакомым и близким.

— Их много?

— Кого?

— Знакомых и близких.

— Нет. Но вас, очевидно, интересуют не они. Вам интересно,есть ли у меня женщина. Любимая женщина. Я угадал?

— Возможно, — сдержанно ответила Линовицая, — но вы не надопросе и можете не отвечать.

— С удовольствием отвечу, — улыбнулся Дронго. — У меня естьжена и сын. Живут они в Италии. К сожалению, в силу многих причин я не имеювозможности обеспечить им нормальную жизнь в Москве. Не в смысле материальном,с этим как раз проблем нет. Но при моих поисках истины нельзя иметь за спинойлюдей, которые могут стать жертвами негодяев. Им небезопасно здесь жить именноиз-за моей оригинальной профессии, потому что количество Скрёбовых растет.

— Холодно, — неожиданно сказала она, останавливаясь. — И ужепоздно. Вы не могли бы отвезти меня домой?

Она была явно разочарована его рассказом о Джил.

— Конечно.

Он шагнул с тротуара и поднял руку. Через несколько секундрядом с ними затормозил старенький «Ситроен». Они уселись в машину, и онаназвала адрес. За все время пути не было произнесено ни слова. Когда ониподъехали, она молча вышла из автомобиля и достала деньги.

— Уберите деньги, — попросил Дронго, — думаю, у меня ихдостаточно, чтобы оплатить наш проезд. Кроме того, я не являюсь подозреваемымили обвиняемым по тем делам, которые вы ведете, поэтому и могу за васзаплатить.

— Вы странный человек, — вздохнула она, протягивая ему руку,— наверное, с вами очень интересно.

Признаюсь, я немного позавидовала вашей жене. Но не оченьсильно. Учитывая ваше одиночество. Прощайте, наш духовный Робинзон.

Она протянула ему руку. Он пожал ее на прощание.

— Надеюсь, что до завтра ничего не произойдет, — сказалаЛиновицкая, направляясь к подъезд.

Он подождал, пока она войдет в дом. Дверь за ней закрылась.Расплатившись с водителем, Дронго повернул в сторону своего дома. Как она егоназвала? Духовный Робинзон. Наверное, она права. Он не сумел остатьсяромантиком, как Халупович. Когда-то, много лет назад, он был чем-то похож наЭдуарда Леонидовича. Интересно, если бы он попытался повторить экстравагантнуювыходку Халуповича, то кого бы он пригласил? В жизни Дронго было много женщин.И встречи с некоторыми из них запомнились надолго, иногда на всю жизнь. Норешиться на такое… Халупович был не просто романтиком, но еще и смелымчеловеком. Попытаться повернуть вспять время, вспомнить молодость, вытащить изнебытия женщин, с которыми был знаком много лет назад… Для этого нужна быларешительность.

Дронго вдруг услышал шаги за спиной. Он обернулся, чтобыпропустить спешившего. И увидел, что к нему подбегает Линовицкая.

— Я знала, что вы отпустите машину, — произнесла она чутьзадыхаясь. На лице была виноватая улыбка. — Извините меня, что я вам надоедаю.Но дело в том, что я тоже живу одна…

Дронго взглянул на нее. Иногда в таких случаях лучшемолчать, отдавая инициативу женщине.

— Я понимаю, что это не очень красиво, — упрямо сказалаЛиновицкая. — Но, может быть, мы поднимемся ко мне? Я могла бы предложить вамчашку кофе. Хотя бы в благодарность за то, что вы меня проводили.

Если сейчас он откажется, она не просто обидится. При еепрофессии она замкнется в себе, превращаясь в стерву, какой стала ОксанаГригорьевна. Он помедлил с ответом несколько секунд.

— Если вы не хотите… — вспылила она.

— Не нужно ничего говорить, — решительно сказал Дронго. —Идемте быстрее, иначе замерзнем. Кажется, стало еще холоднее. Толькодоговоримся: вместо кофе вы нальете мне горячего чаю. Я больше люблю чай.

Это был подъезд обычного девятиэтажного дома. Дверизапирались на кодовый замок, но очевидно, сюда иногда все же проникали бомжи икошки. На лестнице стоял характерный запах. Они вошли в лифт. Женщина нажала нацифру «9». Пока они поднимались, она неожиданно спросила:

— Вы не боитесь?

— Держусь изо всех сил, — пошутил он.

На площадке девятого этажа они вышли из лифта. Открыв дверь,она вошла первой.

Каждая квартира имеет индивидуальный, неповторимый запах.Если в ней живут кошки или собаки, то их присутствие обязательно наложится надругие запахи. Если есть маленькие дети, то будет пахнуть детской присыпкой,молоком и еще чем-то сладковатым. Если есть мужчина, то в квартире воцаритсяустойчивый запах сигарет, терпкого пота, острой еды. В некоторых домахпревалирует запах парфюма, перебивая другие ароматы. Есть квартиры, гдепостоянно пахнет жареным луком, обедом, тушеным мясом, где запахи еды въедаютсяво все предметы обихода. Словом, у каждого жилища есть неповторимый запах. Вквартире Линовицкой пахло свежестью, слабым ароматом лаванды и хорошим кофе,который был, очевидно, любимым напитком хозяйки.

— Раздевайтесь, — она показала на вешалку.

В небольшой двухкомнатной квартире все было устроеноцелесообразно и уютно. Одна комната была отдана под гостиную, в другой,очевидно, находилась ее спальная и библиотека. Комнаты были раздельные, и,проходя в гостиную, он краем глаза увидел книжные шкафы и одноместную кровать.

В гостиной стояла мягкая мебель, большой низкий столик былизогнут в виде полукруга таким образом, чтобы за ним могло поместитьсянесколько человек, в углу стояли старинные часы с боем, в другом — телевизор ивидеомагнитофон. Светло-бежевые занавески соответствовали обстановке гостиной,ее приглушенным тонам. Дронго сел на диван. Очевидно, Валентина Олеговна любиланеформальную обстановку. На столе лежало несколько журналов. Он успел полистатьнекоторые из них, когда Линовицкая вошла в комнату. Она успела сменить костюмна темное короткое, чуть выше колен, платье. Она сменила обувь, и в туфлях навысоком каблуке казалась не только выше ростом, но и женственнее. Взглянув нанее, он понимающе кивнул:

— Представляю, как вам не нравится ваша форма.

— Не всегда, — возразила она, — я всегда хотела работать впрокуратуре. И по распределению попала именно туда. Только сначала я работала вобластной прокуратуре, а потом меня перевели в город. Сейчас я старшийследователь.

— Это я понял, — сказал он, вспомнив, что на ней была формамладшего советника юстиции.

— Я только недавно получила очередное звание, — усмехнуласьона, включая магнитофон. Послышалась негромкая музыка. Он улыбнулся. Это былШопен.