Сто шесть ступенек в никуда - Барбара Вайн

— Мы будем только вдвоем. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Похоже на ультиматум. Я была следующей в списке на выселение. За изысканным обедом на деньги Козетты меня спросят — с особым очарованием и тактом, потому что я занимала особое место среди ее привязанностей, — не кажется ли мне, что пора освободить две чудесные комнаты и поискать себе другое жилье?

Я почти возненавидела Марка. Он представлял для меня угрозу — вор, укравший любовь Козетты, разлучивший меня с ней. Я все понимала неправильно, чего они и добивались.

Мы жили в одном доме, но не пошли в ресторан вместе. Встретились прямо там, в бистро неподалеку от Паддингтонского вокзала, не особенно роскошном, но и не обшарпанном. По какой-то причине я не сказала Белл, что ужинаю с Марком, — вероятно, потому, что просто не имела такой возможности, не видела Белл, — и впоследствии не пожалела об этом. Я нисколько не сомневалась, что Козетта не знает о нашей встрече, и очень удивилась его первым словам.

— Это была идея Козетты — поговорить не дома. Ты же знаешь, там никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушивают.

Улыбка и поднятые брови Марка были грустными. Все эти люди, словно намекал он, прячутся за дверью, подслушивают, живут за чужой счет. И у его намека имелись основания: Гэри и Фей еще не съехали, и кроме того, к его неудовольствию, внезапно появилась Диана Касл со своим бойфрендом и стала умолять Козетту пустить их всего на неделю, не больше, и Козетта, естественно, согласилась. Но слова об «идее Козетты» меня насторожили. Я не могла поверить, что она поручила Марку выгнать меня, однако влияние Марка на нее было очень велико и росло с каждым днем. Она попадала к нему в рабство — и это еще мягко сказано.

— Что ты хотел мне сказать, Марк?

— На самом деле несколько вещей.

Марк медлил. Обычно четко формулировавший свои мысли, теперь он словно растерялся, и моя тревога росла. Мне казалось, что его взгляд стал почти грозным, как у посланника, принесшего плохую весть. За эти секунды мои ожидания изменились, и, несмотря на утверждение Марка, что нашу встречу предложила Козетта, у меня сложилось впечатление, что он собирается объявить о разрыве с ней, о связи с кем-то еще, даже о предстоящем браке с другой женщиной. Я больше не могла выдержать его тяжелого молчания и, наклонившись вперед, голосом, способным вывести человека из транса, спросила:

— В чем дело, Марк?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Нет, нет, ничего страшного, чтобы делать такое лицо. Как выяснилось, кое о чем трудно говорить, вот и все.

А потом он сказал. Это потрясло меня больше, чем известие, что Марк покидает «Дом с лестницей» и больше никогда не вернется, уезжает на край земли. Говорил он быстро, почти торопливо:

— Думаю, теперь ты уже понимаешь, как сильно я люблю Козетту.

Я просто смотрела на него. Молча.

— Поначалу все выглядело иначе. Конечно, она мне нравилась, очень нравилась. Потом… я полюбил. — Марк усмехнулся. — Поначалу мне самому не верилось. Это казалось… невероятным. — Почему? Потому что она гораздо старше? Потому что ему не свойственно влюбляться. Марк не объяснил, но отбросил сдержанность, которая могла быть просто смущением. — Я пытался себя остановить. Говорил, что это абсурд. Ничего не помогло. Конечно, теперь я уже не хочу останавливаться — сама мысль об этом невозможна и смешна. Кажется, ты удивлена. Не замечала? Я думал, это читается в каждом моем слове, в каждом взгляде.

Все так. Он был захвачен страстью не меньше, чем сама Козетта, которая сказала, что так его любит, что может умереть от любви. Марк наклонился ко мне через стол, устремив на меня пылкий взгляд, и подошедший официант, наверное, подумал, что этот взгляд предназначен мне. Я была так потрясена, что смогла лишь покачать головой. Когда кто-то говорит, что любит, мы сразу же понимаем, что он имеет в виду, даже если с трудом можем выразить это словами. Это совсем не то, что «влюблен»; дело не в степени, а в сути, это гораздо сильнее и глубже, чем пышные «обожаю» или «схожу с ума». Любовь всепоглощающее чувство. Она включает в себя рабскую зависимость, слепоту, полное одобрение, абсолютную преданность. И дарит безопасность. Внешний мир не может в нее проникнуть. Поверив Марку, я испытала огромное облегчение. Из-за Козетты, из-за того, что ей ничего не угрожает.

— На самом деле, — сказал он, — я не хотел показывать свои чувства. — Важное признание, которое я оценила впоследствии.

— Вот почему ты назвал это смешным?

«Потому что она старая, — подумала я, — потому что она была легкой добычей». Однако, как потом выяснилось, Марк имел в виду совсем другое, но, похоже, забыл о своих словах.

— Я так сказал? Это смешно в моем возрасте.

А в ее?

— Зачем ты мне все рассказываешь?

— Потому что ты не просто ее друг. Ты почти приемная дочь.

Мы приступили к еде. Его слова меня поразили и обрадовали, но аппетит почему-то пропал. Я ковырялась в тарелке и пила вино.

— Я намерен кое-что сделать, — сказал он. — А кое-чего делать не собираюсь. И подумал, что нужно тебе рассказать. Остальные могу подумать, что это не важно. Во-первых, я не собираюсь жениться.

Белл ошиблась, подумала я.

— Может показаться, что это абсолютно естественный шаг, когда испытываешь такие чувства — публичное признание отношений. Причина, по которой я не хочу этого делать, состоит в том, что Козетта… — он умолк подбирая слова, — очень богата. Не думаю, что было бы благородно с моей стороны на ней жениться.

Я едва удержалась от смеха. Среди моих знакомых было много людей старшего возраста, например мой отец и братья Козетты, которые считали, что единственный благородный поступок мужчины по отношению к женщине — жениться на ней. Мужчина должен жениться на своей любовнице, чтобы сделать ее, как они выражались, «честной женщиной». А Марк заявляет мне, что, по его мнению, неблагородно жениться на богатой. Но я понимала, что он имеет в виду. Даже считала его взгляды достойными восхищения, видела в нем умного, порядочного человека.

— Кое-кто подумает, что ты женишься на ней из-за денег, — сказала я.

— Грубо говоря. — Ему явно не понравилась моя формулировка. — Конечно, если я буду с ней жить — а я собираюсь с ней жить, пока она этого хочет, надеюсь, всю жизнь, — ее богатство неизбежно распространится и на меня. Никуда не денешься. Но я не хочу… не имею права. — Марк рассуждал так, словно не был принят закон о собственности замужних женщин, но я понимала, что он имеет в виду.

Подошел официант, и Марк заказал еще одну бутылку вина. Мы жадно пили, наверное, чтобы приглушить эмоции. Марк посмотрел на меня и, тряхнув головой, сбросил с себя помпезность, как сбрасывают капюшон плаща.

— Я счастлив, — просто сказал он. — Я никогда не был так счастлив.

— Вижу.