Смертельный холод - Луиз Пенни

– Входите, входите. – Ришар Лион практически затащил его в дом и захлопнул дверь. – Ужасный вечер. Входите, старший инспектор.

«Да бога ради, не надо этого дружелюбия. Неужели нельзя говорить нормально? Постарайся быть кем-нибудь, кто тебя восхищает. Например, президентом Рузвельтом. Или капитаном Жаном-Люком Пикаром»[85].

– Чем могу быть вам полезен?

Теперь Лиону нравился звук собственного голоса. Спокойный, размеренный, сдержанный. Только бы не лажануться.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, но сначала скажите, как себя чувствует ваша дочь.

– Кри?

Интересно, почему каждый раз, когда Гамаш задает вопрос о Кри, Лион недоумевает, чуть ли не удивляется, обнаружив, что у него есть дочь или что кого-то она интересует?

– Я думаю, она в порядке. Позавтракала чем-то. Обогреватель я включил, так что ей не холодно.

– Она разговаривает?

– Нет. Но она никогда особо не разговаривает.

Гамашу хотелось встряхнуть этого сонного человека, который жил словно окутанный ватой, в изолированном, беззвучном мире. Не дожидаясь приглашения, старший инспектор прошел в гостиную и сел напротив Кри. Девочка была одета по-другому – в белые шорты, обтягивающие ее толстые ноги, и в розовую майку без рукавов. Волосы были заплетены в косички, взгляд оставался отсутствующим.

– Кри, это старший инспектор Гамаш. Как ты?

Нет ответа.

– Здесь холодно. Хочешь, дам тебе свитер?

Он снял свой кардиган и набросил ей на голые плечи, потом повернулся к Лиону:

– Советую после моего ухода растопить камин и набросить дочери одеяло на плечи.

– Но от камина совсем мало тепла, – сказал Лион. «Только без раздражительности. Говори уверенным голосом, как хозяин дома. Решительно». – И здесь нет дров.

– В подвале есть дрова. Я помогу вам поднять их. Насчет тепла вы, вероятно, правы, но огонь яркий и улучшает настроение. Это все очень важно. А теперь несколько вопросов к вам.

Гамаш вышел из гостиной в коридор. Он не хотел здесь задерживаться. Собирался еще поговорить с Мирной в ее магазине, прежде чем она закроется.

– Назовите настоящую фамилию вашей жены.

– Де Пуатье.

– Настоящую фамилию.

Лион посмотрел на него непонимающим взглядом:

– Разве она не де Пуатье? Что вы хотите сказать?

– Эта фамилия выдуманная. Вы не знали?

Лион отрицательно покачал головой.

– Каково ваше финансовое состояние, месье Лион?

Он открыл было рот, но тут же закрыл, прежде чем ложь успела сорваться с его губ. Больше не было нужды лгать, притворяться кем-то, кем ты на самом деле не был. Си-Си настаивала на этом, заставляла его изображать из себя кого-то, делать вид, что они родились в особняке вроде этого. Среди величия. Среди богатства.

– Для покупки этого дома я отдал мои пенсионные накопления, – признался он. – Мы по уши в долгах.

Он даже удивился, насколько это просто. Си-Си говорила ему, что они никогда не должны признавать правду. Если кто-то узнает, какой жизнью они живут на самом деле, их ждет крах. Но обман и скрытность так или иначе все равно вели их к краху. И вот Ришар Лион сказал правду – и ничего не случилось.

– Уже нет. Ваша жена была застрахована на сотни тысяч долларов.

Происходило что-то ужасное, и теперь Лион горько жалел о том, что сказал правду. Что бы на его месте сделал президент Рузвельт? Капитан Пикар? Си-Си?

– Я даже не знаю, о чем вы говорите.

Ложь.

– На страховом полисе ваша подпись. Эти документы у нас.

Действительно, происходило что-то ужасное.

– По специальности вы инженер. К тому же вы изобретатель. Вы легко могли подсоединить провода, которыми была убита ваша жена. Вы знали, что она должна стоять в жидкости и держаться за стул голыми руками. Вы могли за завтраком подсунуть ей никотиновую кислоту. Вы достаточно хорошо ее знали, чтобы быть уверенным, что она займет лучшее место рядом с обогревателем.

Голос Гамаша, звучавший так размеренно, что от этого Лиону становилось только страшнее, изменился, стал еще тише. Старший инспектор вытащил из сумки фотографии.

– Мне с самого начала было непонятно, откуда убийца знал, что Си-Си ухватится за стул, стоящий перед ней. Люди обычно так себя не ведут. Теперь мне это ясно. Вот как это произошло.

Он показал Ришару Лиону фотографию. Ришар увидел свою жену примерно за минуту до смерти. Кей, сидевшая рядом с ней, что-то говорила, но внимание Си-Си было приковано к стулу перед ней.

Ришар Лион побледнел.

– Вам, сэр, это тоже известно.

– Я этого не делал.

Голос его звучал тонко, ломко. Те голоса, что он слышал в своих мыслях, исчезли, оставили его в одиночестве. В полном одиночестве.

– Он этого не делал, – сказала Мирна двадцать минут спустя.

– Почему вы так думаете? – спросил Гамаш, усаживаясь в кресло-качалку перед плитой, излучавшей тепло.

Мирна приготовила ему горячий пунш на роме и поставила стакан на стопку «Нью-йоркского книжного обозрения» на тумбочке между ними. Гамаш чувствовал, как тепло разливается по телу.

– Он все время сидел на трибуне рядом со мной.

– Я помню, вы об этом говорили. Но не мог ли он отойти на минуту-другую так, чтобы вы не заметили?

– А вы, когда шли сюда из старого дома Хадли, заметили бы, если бы с вас на минуту-другую свалилась куртка? – Когда она задавала этот вопрос, в глазах ее сверкали искорки.

– Может быть.

Гамаш знал, к чему она клонит, и не хотел это слышать. Не хотел слышать, что его идеальный подозреваемый, его единственный идеальный подозреваемый не мог этого сделать, потому что Мирна обратила бы внимание на внезапное исчезновение телесного тепла, излучаемого Лионом. Уже не говоря об отсутствии самого Лиона.

– Послушайте, я не испытываю никаких теплых чувств к этому человеку, – сказала она. – Кто-то на протяжении многих лет третировал Кри, довел ее чуть ли не до ступора. Поначалу я думала, что она аутист, но, проведя с ней несколько минут, я поняла, что это не так. Думаю, это своего рода бегство от самой себя. И по-моему, Ришар Лион виноват в этом.

– Расскажите мне. – Гамаш взял свою теплую кружку и вдохнул запах рома и специй.

– Что ж, я постараюсь говорить осторожно. На мой взгляд, Кри на протяжении всей жизни подвергалась эмоциональному и словесному унижению. Я думаю, унижала ее Си-Си, но обычно в таких ситуациях есть три стороны. Тот, кто унижает, тот, кого унижают, и безучастный наблюдатель. Один родитель делает это, а другой знает, что происходит, и ничему не препятствует.