Смертельный холод - Луиз Пенни

– Если Си-Си эмоционально унижала свою дочь, то могла ли она унижать и своего мужа?

Гамаш вспомнил Лиона – испуганного и потерянного.

– Я в этом почти не сомневаюсь. Но все же он отец Кри, и он должен был ее защитить.

– Однако не защитил.

Мирна кивнула.

– Вы можете себе представить, что такое жить в подобном доме? – Мирна сидела спиной к окну, и ей не был виден старый дом Хадли, но она чувствовала его.

– Может, обратиться в опекунскую службу? Может, Кри будет лучше где-то в другом месте?

– Нет, я думаю, худшее уже позади. Ей сейчас необходим любящий родитель и интенсивная терапия. Кто-нибудь говорил с ее преподавателями в школе?

– Они утверждают, что она умная, и ее отметки это подтверждают. Но она не приспособлена к жизни в обществе.

– И возможно, никогда не будет приспособлена. Слишком велик ущерб. Мы становимся заложниками наших убеждений, а Кри убеждена, что она чудовище. Она слышала об этом всю свою жизнь. И теперь это преследует ее, как и голос матери. Этот голос большинство из нас слышит в минуты тишины, он нашептывает добрые слова или слова обвинения. Голос нашей матери.

– Или отца, – сказал Гамаш. – Хотя в данном случае отцовский голос молчал. Она произнесла слишком много слов, он – слишком мало. Бедняжка Кри. Неудивительно, что это кончилось убийством.

– Мы живем в век управляемых ракет и неуправляемых людей, – сказала Мирна. – Это слова доктора Мартина Лютера Кинга младшего.

Гамаш кивнул, потом вспомнил что-то еще:

Твои убеждения становятся твоими мыслями,

Твои мысли становятся твоими словами,

Твои слова становятся твоими действиями,

Твои действия становятся твоей судьбой.

– Махатма Ганди, – пояснил он. – Там есть и дальше, но я не помню.

– Не знала, что Махатма был таким болтливым, но я с ним согласна. Очень сильно сказано. Начинается с наших убеждений, и наши убеждения становятся нашими родителями, а если у нас больной родитель, то у нас больные убеждения и они заражают все, что мы думаем и что делаем.

Гамаш не знал, кто был матерью Си-Си и какие убеждения она внедрила в голову дочери. Он попивал пунш, его тело наконец согрелось. Он оглянулся.

Магазин Мирны был похож на старую библиотеку в загородном доме. Вдоль стен стояли приятные глазу деревянные книжные шкафы, заставленные книгами. Тут и там лежали коврики, а в центре стояла чугунная плита, перед которой удобно расположился диван, с креслами-качалками по бокам. Гамаш, который любил книжные магазины, решил, что приятнее этого еще в жизни не видел.

Он пришел за несколько минут до пяти, миновав по дороге Рут. Пожилая поэтесса снова остановилась посреди деревенского луга и опустилась на покрытую ледком скамейку. Гамаш выглянул в окно Мирны и увидел, что Рут все еще сидит там, неподвижная, застывшая на фоне веселых рождественских огней на соснах.

– «Да, дети все печальны, – процитировал Гамаш, – но некоторые преодолевают это».

Мирна проследила направление его взгляда.

– Пивная прогулка, – сказала она.

– Пивная прогулка, – повторил Робер Лемье.

Он оторвался от телевизора в доме Морроу. Клара и инспектор Бовуар все еще с широко раскрытыми глазами оставались перед экраном. Единственными признаками жизни, которые замечал Лемье в инспекторе с начала фильма, были редкие ахи и охи. Лемье тоже старался смотреть, но все время ловил себя на том, что начинает задремывать. Он представил себе, как его голова падает на плечо Бовуара и из уголка рта тянется ниточка слюны. Нет, лучше встать и пройтись.

Он остановился у окна, и к нему присоединился Питер Морроу.

– Что она там делает? – спросил Лемье, указывая на старую женщину, сидевшую на скамье, в то время как остальные обитатели деревни жались к своим теплым каминам или торопились домой в этот холодный вечер, когда, казалось, замерз сам воздух.

– О, это ее пивная прогулка.

Лемье покачал головой. Смешная старая пьяница.

Когда Мирна закончила объяснять, Гамаш направился к своей куртке и общупал карманы, пока не нашел, что искал. Экземпляр книги Рут, найденный на теле Эль.

Он вернулся на прежнее место, открыл книгу и стал читать, что попадется на глаза.

– Она удивительная поэтесса, – сказала Мирна. – Жаль, что в жизни она такая невыносимая. Вы позволите? – Она протянула руку и открыла книгу на авантитуле. – Это вам Клара дала?

– Нет. А что?

– Это посвящено ей. – Мирна показала ему: – «Ты воняешь. С любовью, Рут».

– Кларе? «Ты воняешь»?

– Ну, в тот день так и было. Забавно, правда? Она сказала, что потеряла ее. Наверно, потом опять нашла. Хотя вы говорите, что не она дала вам эту книгу?

– Нет, эта книга – вещественное доказательство, которое проходит по одному делу.

– Делу об убийстве?

– Вы сказали, она потеряла ее, после того как Рут оставила ей свой автограф. Где потеряла? – Гамаш подался вперед, его проницательные глаза уставились на Мирну.

– В «Ожильви». Она купила книгу на презентации, устроенной для Рут, та дала ей свой автограф, а после мы с Кларой ушли.

Мирна ощутила, какая от него исходит энергия, и сама почувствовала нервное возбуждение, хотя и не понимала почему.

– Вы нигде не задерживались?

– Я пошла за машиной и подобрала Клару у входа. Мы никуда не заезжали.

– А она куда-нибудь заходила, после того как вы ушли за машиной?

Мирна задумалась, потом отрицательно покачала головой. Гамаш встал. Ему нужно было поговорить с Морроу.

– А, вспомнила: на следующий день она мне сказала, что купила какую-то еду для нищенки на улице. Она… – Мирна замолчала.

– Продолжайте. – Гамаш повернулся к ней от двери.

– Это все.

Гамаш продолжал смотреть на нее.

– Я не могу вам сказать. Пусть это сделает Клара.

– Эта нищенка умерла. Была убита. – Он взял книгу Рут и тихо проговорил: – Вы должны мне сказать.

Питер впустил Гамаша в дом и взял его куртку. В доме отчетливо пахло попкорном и слышались звуки средневекового хора.

– Кино вот-вот закончится, – сообщил Питер.

– Уже закончилось, – сказала Клара, заглядывая в кухню, чтобы поздороваться с Гамашем. – Во второй раз мне даже больше понравилось. И мы нашли кое-что.

Они прошли в гостиную и увидели Жана Ги Бовуара, который сидел с широко открытыми глазами, уставившись в экран, где шли завершающие титры.