Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

В.: Это может подсознательно делаться.

П.: В данном случае это даже не важно: сознательно, подсознательно, бессознательно или ещё как иначе. Главное, он всё моментально понял. Я не думаю, чтобы он не знал, что «встать на свои ноги» это идиотизм в смысловом и стилистическом смысле. Полагать, что столь значительный церковный функционер дошёл до такой степени идиотизма, было бы уж совсем несправедливо. Конечно, признанными специалистами становятся вовсе не специалисты, а признанные, но этот, всё-таки, некоторые правила игры соблюдает. Но «вставать на свои ноги» мне кажется идиотизмом особого рода. Рядовому пастору принять и повторить эти «свои ноги» — как расписаться в абсолютном, беспрекословном, бездумном подчинении: мозги отключил, смотрю с обожанием на «старшего брата» и несу ту ахинею, которую он в меня вложил. А тот наблюдает: примет — не примет? Принял — свой, предан, не раздумывает, не сомневается. Это как контракт с КГБ: подписал, запачкался, следующий шаг уже легче. Великолепный способ контроля за подчинёнными: повторяет — под колпаком, нет — нет, надо думать, как от него избавиться… А знаешь, как избавлялись?

В.: Как?

П.: Когда в КГБ было принято решение, что «красный помидор» отныне должен стать самым главным и самым духовным в СССР христианином-адвентистом, он немедленно подчинился и развернул кипучую деятельность. В некоторых районах было просто: достаточно было договориться с областным церковным руководителем, и все, прежде отдававшиеся под его начало, автоматически становились красными. Благо образ мышления менять было не надо. Но не везде так было. Не везде была эта стадная преданность начальству, — кстати говоря, в Библии напрямую запрещённая. В некоторые общины этому «красному помидору» — или попросту «красному» — приходилось приезжать лично или присылать своих эмиссаров. Разговор бывал, разумеется, недолгий. Дескать, так мол и так, вставать отныне будете на свои ноги, а деньги, соответственно, пересылать нам. А ещё мы вам повелеваем веровать, что чем больше вы нам их перешлёте, тем больше у вас шансов на спасение, ибо сказано: «доброхотно жертвующего любит Бог»! И тут оказывалось, что общины во мнениях разделялись. Только часть «вставала на свои ноги» и начинала славословить Бога за «открытый им новый свет». Другая часть не соглашалась. Случалось, за «красным» шла лишь меньшая часть общины. А б`ольшая — а хорошие, видать, были общины! — посылала его куда подальше. И вот тогда вмешивались власти. Б`ольшую часть общины лишали регистрации — а раньше за проповедь вне церковного здания полагалась тюрьма, лишение регистрации было своеобразным удушением — а отобранное у большей части общины здание передавали меньшей части, чтобы было где, «встав на ноги», сдавать пожертвования. А отказавшихся — кого куда…

В.: Откуда ты всё это знаешь?!

П.: Дело нехитрое. Люди рассказывают. Да и книги уже на эту тему публикуют. Держал в руках изданную в Америке переписку изгоняемых с Генеральной конференцией — руководством Всемирной Церкви адвентистов. «Что такое творится?! — писали. — Ведь вашим именем всё делается!» И подробности: разгром, вражда, разделение, силовая помощь властей…

В.: А Генеральная конференция?

П.: А те тоже поддерживали «красного». Что, вообще говоря, наводит на размышления. Как такое может быть, что у КГБ, цель которого — мировая революция и повсеместное уничтожение состоятельных как класса, то есть американского среднего класса в первую очередь, — в точности то же мышление, что и у «христианской» малой церкви, центр которой недалеко от Вашингтона?! Кто у кого «под колпаком»? А может быть, обе эти централизованные организации «под колпаком» у какой-то третьей?..

В.: Словом, кругом обман.

П.: Да. Только попасться на него могут лишь те, кто этого хочет. Можно не путешествовать и не знать, что происходило в недалёком прошлом в других частях страны. Можно не владеть английским, чтобы познакомиться с опубликованными документами. Но авторитарное мышление «ты — начальник, я — дурак» ни «красному», ни его приспешникам не спрятать. Оно проявляется во всём: в стиле жизни, психике деток — а они у них кто вор, кто эмигрант, кто церковный начальник, психологически это всё одно и то же, — проявляется в стиле речи, уродовании языка… Словом, своего они добились: иерархия вставала-таки «на свои ноги», и по нескольку раз за богослужение: «встанем на свои ноги и помолимся…» Словом, всякий, подчинивший себя некрополю, восторгается не только самим источником, но и его эманациями — исковерканное русское слово кажется красивее, привлекательней, убедительнее. Вот так. А кто сохраняет верность чистоте языка, тот, следовательно, уже «не то». «Недовыраженный»… Ни один некрофил не в состоянии сопротивляться влечению распространить своё влияние на весь мир, в эффективности этого своего влияния он хочет удостовериться, причём, желательно, на каких-то материальных объектах, поэтому, естественно, те каналы публикации церковной литературы, которые он контролирует, он постарается пропитать тем же духом «своих ног»… Одним словом, ту чрезвычайно важную книгу выпустили. Аж через три года после того, как я закончил перевод, но выпустили. Но не просто так, а в два этапа: отпечатали несколько сотен экземпляров, и вдруг выяснилось, что многие в ней места «довыражены» с точностью до наоборот! Представляешь? Проще это называется — ересь. И это в результате такой долгой работы! Две с лишним недели думали, что делать…

В.: И?

П.: Допечатали. Переделывать не стали — оставили в том же виде. Думаешь, этому кэгэбисту по шапке? Ничего подобного — всё так же произошло, как и с Л. Ф. Почести, восторги — любимое некрофилическое чувство. А насчёт книги… Вот уж точно, если здоровому человеку ею пользоваться по прямому назначению и невозможно, то объектом изучения для историков и психологов она быть вполне может. Скажем, для изучения некрофилии. В ней, выражаясь языком того кэгэбиста, всё «довыражено». Это не просто плохо сработанный текст. Это нечто большее. Дело в том, что люди, обыкновенные, я имею в виду, реагируют не столько на содержание, его они могут не понять или недопонять, сколько на стиль. Это так! Для женщин неважно, кто и о чём писал книгу; главное, чтобы в тексте почаще встречались слова: «нежно», «мило», «хороший», «истинная любовь», «возвышенное чувство»… Есть, конечно, и более тонкие читатели. Скажем, как Лев Толстой. В его время все восторгались Шекспиром как непревзойдённым гением и как только свой восторг ни объясняли: и афористичностью языка, и мастерством сюжета, и особой духовностью, и так далее. Один лишь Лев Николаевич считал Шекспира бездарем и поносил его по малейшему поводу, даже написав на эту тему пространную статью. Льва Николаевича современники сочли оригиналом, а его оценку Шекспира — причудой гения, нисколько не подозревая, что мысль Льва Николаевича «поддержат» в будущем такие авторитетные деятели, как… Гитлер и Сталин.

В.: Неужели?

П.: Поддержат в переносном, разумеется, смысле. Естественно, они высказали противоположное Толстому мнение, чем и доказали правоту Толстого. Казалось бы, и фашисты, и коммунисты поносили друг друга, воевали друг с другом, и из этого, якобы, следовало, что они разные. Но удивительное дело! И в Германии, и в Советском Союзе 30-х годов самым почитаемым, приемлемым и «духовным» драматургом был… Шекспир! Его ставили во всех театрах, верный вождям народ шёл валом, благоволило и руководство. У Шекспира много религиозных фраз, но это неважно, — и атеистам, и фашистам Шекспир был созвучен именно на подсознательном уровне. А Толстому — нет! Это — в стиле. И так во всём. В том числе и в книге богословского жанра. Даже будь в той книге, о которой я рассказываю, с богословием всё в порядке, если стиль её с некрофилическим душком, то естественно, что склонных к биофилии, то есть как раз тех, ради кого Слово и воплотилось в Иисуса из Назарета, этот текст отпугнёт. И наоборот, этот душок привлечёт в церковь публику противоположную, тяготеющую к некрофилии, которая, пусть на логическом уровне не умея некрофилический стиль определить, всё равно почувствует нечто своё, родное. «Довыраженное»!! Поэтому правы те мудрые люди, которые говорят, что кэгэбщина будет сказываться на жизни церкви ещё долго, не одно десятилетие. И не важно, что вымрут собственно те, которые с доносами в руках протоптали на коврах в известные кабинеты дорожки. И дело даже не в том, что останутся их детки, которых отцы усадили в церкви на самые выигрышные и для кармана, и для путешествий, и для гордости местечки. И не в том, что уже родились внуки и внучки, любимая игра которых — вытолкать всех остальных детей из песочницы; поведение этих деток для специалиста — открытая книга, в смысле распознавания тайн характеров плотских родителей. Вся система подбора кадров, я имею в виду пасторов, десятилетиями контролировалась. Как ни крути, но главное условие заключалось в том, чтобы человек мог «довыразить». Поэтому они вполне искренно — на логическом уровне — будут выкорчёвывать, где удастся, всё то в церковном издательском деле, в чём почувствуют «не то». И как они это будут называть — «довыражение» или очищение, убеление или просветление, — не важно. Одни последствия их контроля над издательской деятельностью церкви — на десятилетия.