Все проплывающие - Юрий Буйда

Продолжая сибирский эпос, Бедный Крестьянин поведал обалдевшим мужикам о теле товарища Сталина, хранящемся в недоступном месте и ждущем своего часа.

– Станет народу плохо – он и восстанет и всех спасет, – вдохновенно плел Аркашка.

Дав страшную клятву молчания и пройдя обряд посвящения, Бедный Крестьянин сподобился лицезреть Генералиссимуса. Но прежде чем попасть в заветное место, ему пришлось пешком одолеть не одну сотню километров по тайге, то и дело вступая в единоборство с тиграми, вражескими шпионами и комарами. Всюду подстерегали опасности, но Аркашка оказался тертым калачом. Наконец в сопровождении молчаливых офицеров он спустился на лифте во глубину сибирских руд и там, на глубине приблизительно пяти с половиной километров, в особом зале увидел хрустальный гроб, висевший на золотых цепях, а в том гробу – Генералиссимуса, как две капли воды похожего на отца лошади Пржевальского. Вождь приветливо улыбнулся Бедному Крестьянину. Тело Генералиссимуса предохраняла от порчи собачья сперма, в которую он был погружен до губ. Охрана зорко следила за тем, чтобы в этот зал не проникли сучки, которые тыщами метались по тайге, выли по ночам и норовили прорваться к Телу, чуя, надо полагать, мужской запах. Кобелей же собирали со всей страны и даже покупали за границей якобы для опытов, а на самом деле доили, как коров, обеспечивая вождя свежим соусом. И никто, кроме Аркашки, не знает об этом, а если он проболтается, ему каюк…

Тут он начинал плакать – из-под маски текли крупные желтые слезы – и требовать от мужиков клятвы молчания. Мужики охотно клялись, положив правую руку на жалобную книгу, на которую был наклеен портрет Акакия Хоравы в роли великого воина Албании Скандербега.

Протрезвев, Бедный Крестьянин не хотел даже в зеркале себя видеть и, конечно же, не верил, что после десятой стопки ходил по воздуху на высоте пяти метров.

Получив в очередной раз где-нибудь толику денег, он подстерегал возвращавшуюся из школы дочку и овечкой трусил рядом с нею, умоляя взять хоть рублик, хоть десяточку на расходы. Сжав губы, Светлана держала голову так, чтобы всякому было ясно: к этому человеку она не имеет никакого отношения. К человеку, напяливающему детскую картонную маску. Живущему с Машкой Геббельс. Пьющему и врущему. В детстве она не любила зеркала, и отец говорил ей: «Если не будешь каждый день смотреться в зеркало, однажды потеряешь лицо». Смотрелся ли он в зеркало – Бог весть, но совершенно ясно, что свое лицо он давно потерял. А он со смущенным смешком вдруг напомнил ей, как в детстве она выговаривала слово «львеночек»: получалось – «ивленисек»…

– А, Селедочка? – вопрошал он, сбоку заглядывая ей в лицо. – Ну, пожалуйста…

Она останавливалась и чеканила, вся леденея от ужаса, жалости и ненависти:

– Я тебе не Селедочка! Не позорь хоть меня! Я не возьму твоих денег! Мне стыдно за такого отца! Не подходи ко мне больше никогда!

И убегала, едва сдерживая рыдания. Однажды она рассказала обо всем матери, и та вдруг со вздохом сказала: «Ну и взяла б у него эти деньги… хоть меньше пропьет…»

После смерти обжоры Аркаши Стратонова по городку разнесся слух: из его могилы по ночам доносятся какие-то звуки. Поначалу было решили, что Аркаша и после смерти продолжает пердеть, из-за чего при жизни ему приходилось подшивать штаны жестью, не то уже через день-другой брюки превращались в лохмотья. Но Бедный Крестьянин сразу понял, в чем дело. В действительности же, объяснил он, Аркаша, как и все мертвецы, просто-напросто хрюкает в гробу и жрет что ни попадя: костюм, червей, себя, наконец, соседей. Кончится тем, что он слопает всех мертвецов, выберется наружу и примется за живых. Однако Бедный Крестьянин знал, как управиться с Аркашей. Ночью на кладбище он выкопал яму, в которую на веревочке опустил большой стакан водки с медной монеткой на дне. Учуяв угощение, Аркаша, разумеется, бросился на запах, хлопнул стакан и вместе с водкой – монету, которая и заперла ему рот. После этого Аркаша с ворчанием удалился и успокоился навсегда. Кладбище, городок и мир в который раз были спасены Бедным Крестьянином.

Под такую историю ему подливали и подливали, пока он не дошел до состояния, когда мог ходить по воздуху.

Его вывели во двор. Мужчины с интересом наблюдали за Аркашкой, который с вытянутыми перед собою руками поднялся, словно по лесенке, на пятиметровую высоту и, что-то бормоча из-под маски, сделал по воздуху несколько шагов, задев левой ногой макушку тополя. Покачнулся.

Насмерть перепуганная Селедочка, которую мать послала в Красную столовую за горчицей, закричала что было мочи:

– Расшибешься! Папа!..

Бедный Крестьянин вздрогнул, оступился и упал. С него сняли истрепанную картонную маску – и никто не узнал его лица. Засомневались даже, Аркашка ли это Иринархов, и только по наколке возле ярко-желтого пупка – «Аu 1940» – он был в точности опознан. Через три дня его похоронили. А маску его вдова повесила на стенку в темной кладовке, где иногда Селедочка любила молча посидеть, осененная нарисованной улыбкой картонного зайца…

Этот паровоз – кургузый, со смешной пузатой трубой – получил от Буянихи прозвище Чарли Чаплин. Так же стали называть и машиниста, хотя Петр Федорович Исаков вовсе не походил на знаменитого комика, да и к кинематографу был совершенно равнодушен. Был он высок, костляв, с густыми сивыми усами. После рейса тщательно отмывался в бане, отсыпался там же на верхнем полке, переодевался в жесткий черный костюм и черную же шляпу с круглым верхом. К непременной белой рубашке надевал узкий галстук на резинке. Женился он поздно. Крупная, широкая в кости жена его получила прозвище Тетя Лошадь. Она работала на бумажной фабрике, из смены в смену таская на животе тяжеленные кипы целлюлозы, которые бросала в жерло жутко гудящего размольного колодца. После смены в душевой Тетя Лошадь отстирывала чулки от крови, привычно ворча: «Вся наизнанку! Слава богу, свое отрожала…» И тяжело вздыхала, глядя на молодых девушек, работавших с нею в размольном отделении. Одна из них, Люся, гуляла с ее младшим сыном, и Тетя Лошадь упорно теребила начальника цеха, чтоб перевел девушку на другой участок: «Ей же еще рожать, человечина!»

Машинист Исаков был молчаливым и спокойным человеком без особых увлечений и выкрутасов. Набрав отгулов, с удовольствием копался в огороде, подрезая яблони, гоняя кротов и слушая между делом птицу, поселившуюся в долго пустовавшем скворечнике. Вечером они с Тетей Лошадью принаряжались и отправлялись в кино, где Чарли Чаплин, неудобно искрючившись в скрипучем деревянном кресле, спал до конца сеанса. За ужином он выпивал небольшую рюмку водки. Летними вечерами любил лежать в траве в конце сада и беспричинно смотреть на звезды.

Во всей жизни Петра Федоровича было лишь одно событие, которое можно назвать приключением. Застряв на несколько дней в Вильнюсе, он через дружков-машинистов познакомился с милой женщиной Аней, у которой и провел две ночи. Но поскольку Петр Федорович привык воли себе не давать, связь эта продолжения не имела, хотя Аня и звала к себе, да и Исакову было у нее уютно. Скрепя сердце, он сказал ей, что больше не придет: нельзя, чтоб человеку было хорошо и жилось по своей воле. После разрыва с Аней у него между ребрами, справа, образовалась как бы трещинка, иногда дававшая о себе знать несильной болью.