Дорогие девушки - Фридрих Незнанский

— Помните, вы спрашивали про пятнадцатое число?

— Ну да.

— Так вот, был еще один заказ. Из-за сбоя он «выпал». Но теперь я все восстановил. Один мужчина заказывал несколько рам. Он тоже наш постоянный клиент.

У Турецкого вспотела ладонь.

— Как зовут этого мужчину? — спросил он, скрывая волнение.

— Имени нет. Клиент числится у нас под кликухой Художник. Продиктовать вам его адрес и телефон?

— Давай!

Сисадмин продиктовал и поинтересовался:

— Записали?

— Запомнил. Если что, я могу позвонить тебе на этот телефон?

— Запросто. Труба постоянно при мне. Понадоблюсь — сигнальте.

Поговорив с Василием, Александр Борисович быстро набрал номер Плетнева.

— Алло, Антон! Ты где?

— Подъезжаю к дому. Минут через пять-семь буду на месте. Ты уже там?

— Поворачивай оглобли! — приказал Турецкий. — Сисадмин накопал еще одного клиента, который отоваривался у них пятнадцатого числа. Пиши адрес и номер.

Записав, Плетнев скомандовал оперативникам:

— Парни, поворачиваем назад. Наш адрес на Сущевке. — И снова обратился к Турецкому: — А ты как же? Может, забрать тебя?

— Нет времени, Антон. Гони туда! Только будь осторожен, мерзавец наверняка вооружен.

— А если не отзовется?

— Ломай дверь!

— Да, но… последствия?

— Плюнь! — жестко сказал Александр Борисович. — Для нас сейчас главное — спасти женщину. Я всю ответственность возьму на себя.

— Ох, не знаю, Александр Борисыч… Подведешь ты себя под монастырь. И меня заодно.

— Не тушуйся, все будет хорошо, — сказал, бодрясь, Турецкий. Но голос его, несмотря на все усилия, прозвучал не слишком бодро.

— Ладно, — нехотя, ответил Антон. — Сделаю.

* * *

Поговорив с Плетневым, Александр Борисович сел на скамейку и достал из кармана сигареты. Спешить больше было некуда. До Сущевки он в лучшем случае доберется минут через сорок. Парни домчат быстрее.

Турецкий вставил сигарету в рот и чиркнул колесиком зажигалки. Некоторое время он наблюдал за тем, как дым расплывается в воздухе, и ни о чем не думал. Ноги после пробежки по этажам немного ныли, но в голове была приятная пустота. Как будто все проблемы остались за плечами.

«От меня больше ничего не зависит», — с мертвым спокойствием подумал Александр Борисович и тихо прошептал одними губами:

— Полный штиль.

Он даже прикрыл глаза, наслаждаясь абсолютным бездействием. Перед глазами возникло лицо Марины Соловьевой. Такое, каким Турецкий в первый раз увидел его «вживую», в тот миг, когда они столкнулись в темном зале вьетнамского ресторанчика. Растерянное, смешливое…

Потом он вспомнил ночь, которую они провели вместе. Ее гибкое, стройное тело, негромкий, хрипловатый голос. Ее глаза, тихо мерцающие в полумраке комнаты.

Турецкий ощутил в сердце укол тоски. Все-таки он здорово привязался к этой девчонке. Если бы Александр Борисович был посмелее и пооткровеннее с собой, он бы, пожалуй, сказал иначе. И вместо глагола «привязался» использовал бы другой. Возможно, ему в голову пришли бы мысли о поздней любви или еще что-нибудь в этом роде.

Однако Турецкий был Турецким. Как только нахлынули теплые воспоминания, он лишь плотнее сжал зубы, и на переносице его четко прорезалась суровая вертикальная складка. Больше всего он сейчас боялся расслабиться и предаться сантиментам.

Он швырнул окурок на ступеньки и закурил новую сигарету. Теперь Александр Борисович вспомнил другое лицо. Лицо жены. И новая тоска засаднила в его сердце. До сих пор у него просто не было времени обдумать эту ситуации. Да и желания особого не было. Но теперь…

Турецкий сидел на ступеньках, хмурил брови и думал. Мысли ворочались в голове тяжело, как железки.

«Неужели придется развестись? — думал он. — После стольких лет… А как же Нинка? Как ей сказать об этом?… Да она с ума сойдет от горя. И не захочет слушать никакие объяснения. Посмотрит на нас своими яркими глазами и скажет: „Ну что же вы, родители? А обо мне вы подумали?“… И что мы ей ответим? „Прости, дочка, папе с мамой было не до тебя. Как всегда“.

Александр Борисович невесело усмехнулся.

«Н-да, ситуация… И самое неприятное, что это только начало грядущих бед».

В этот самый момент на другом конце Москвы, в квартире подруги Ларисы, сидела Ирина Генриховна Турецкая. И мысли у нее были еще тяжелее и тревожнее, чем у Александра Борисовича.

И так же, как Турецкий, Ирина пыталась выдумать слова, которые она скажет дочери. Ей было горько и мучительно стыдно за то, что она довела ситуация до такой отвратительной развязки. Она всегда была уверена, что забота о крепости брачного союза лежит целиком и полностью на плечах жены. Долгие годы Ирина ставила дела мужа выше своих собственных дел. При внешней независимости и даже строгости у нее и в мыслях не было сравнивать все то, чем она занималась до сих пор, с работой мужа.

Вот он — работал. Вот он — делал важное дело. А она была чем-то… вспомогательным, что ли. Глупое слово, но другое на ум не приходило. Она чувствовала себя кем-то вроде подмастерья при великом мастере.

И вот мастер оказался не у дел. И выяснилось, что он больше не мастер. А кто? Такой же смертный, как другие, со скучными буднями, типовой квартирой, стареющей женой и с этим вечным русским желанием утопить грусть в стакане с водкой.

Как такое вынести? После всего, что было, после нескольких десятилетий опасных и захватывающих приключений, после того, как достиг в своем ремесле головокружительного мастерства… И вдруг оказаться просто выброшенным на улицу…

Ирине вдруг стало мучительно жаль мужа. Хотя она понимала, что жалостью лишь унижает его, но ничего не могла с собой поделать. Из глаз ее катились слезы, и она понимала, что никуда не сможет от него уйти. Никуда и никогда. Что бы ни случилось, и в какую бы развалину он не превратился.

— Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? — сказал ей как-то муж.

— Чего? — спросила она.

Он провел ладонью по ее густым волосам и ответил:

— Состариться вместе с тобой и умереть в один день.

Когда же это было? Лет пять назад? Или меньше?… Не важно. Важно лишь то, что она на всю жизнь запомнила эти слова. Тогда муж открылся ей с новой стороны, и это было неожиданно. Неожиданно и приятно.

— А знаешь, чего больше всего хочу я? — спросила она тогда.

Турецкий весело на нее посмотрел и предположил:

— Молодого любовника?

Ирина легонько стукнула его ладонью по лбу и насмешливо проговорила: