Ртуть и соль - Владимир Кузнецов

Дом в три этажа, обнесенный высоким кованым забором, погружен в темноту. Только фонарь у ворот отдает остатки света, слабо моргая в чернильном мраке. Шкура уже внутри, с той стороны запертых решетчатых ворот. Сол хмурится – еще секунду назад Шкура был рядом с каретой, кажется, перемещение произошло всего за один миг, на который Эд отвел взгляд.

– А как мне… – начинает он, но ворота с тихим скрипом приоткрываются.

– Заходи, – каркает Шкура, тут же устремляясь к дому.

Парадный вход он оставляет без внимания. Обходит дом, выбирается на задний двор, находит какую-то дверцу, ведущую, похоже, в полуподвал, склоняется над замком, что-то невнятно бормоча. Меньше чем через минуту замок остается в его руках, раскрытый. Откинув дверцу, Шкура спускается вниз, в темноту. Сол следует за ним.

Какое-то время они движутся в абсолютном мраке, но, кажется, провожатому Эдварда это нисколько не мешает. Наконец он останавливается – резко, так что Сол едва не сбивает его. С легким щелканьем проворачивается ключ в замке, затем, скрипнув, открывается дверь. Темнота сменяется слабым светом свечей, оплывших и почти догоревших.

– Заходи. Жди здесь, – приказывает Шкура.

– Кого? – спрашивает Сол. Идея остаться в подвале чужого дома одному его совершенно не прельщает.

– Доктора, – хрипит Шкура, закрывая за собой дверь. Сол пытается ухватиться за ручку, не дать ему закрыть замок, но тщетно – Шкура куда быстрее и проворнее Сола.

– Vot gadstvo, – Эд отходит от двери, сплевывает. Оглядывается.

Комната, в которой он заперт, мало похожа на обычный подвал. Здесь стоит письменный стол, керосиновая лампа с зеленым стеклянным плафоном, на стенах – два подсвечника на три свечи каждый. Чуть в стороне – книжный шкаф на шесть полок, со множеством небольших ящиков для бумаг. В дальнем углу установлен мольберт, укрытый куском плотной ткани, черной или красной – в полумраке не понять.

– Еще одна картина, – Сол саркастически ухмыляется. – Снова Алина? Интересно, ее портрет есть у каждой темной личности Олднона?

– Не у каждой, – Леклидж выступает из теней, словно просочившись сквозь каменную стену. – Тиртоссе успел сделать лишь три ее портрета. Она вдохновляла самые лучшие его творения. Возможно, потому что это была единственная натурщица, с которой он не состоял в связи… Каждый из нас находит один из трех портретов наилучшим. Рейгу нравится Лилит, я, как вы видели, предпочел Сибиллу…

– А лорд-хранитель? – спрашивает Сол.

Леклидж усмехается:

– Почему бы вам самому не взглянуть?

Эд кивает, направляясь к мольберту. В этот момент дверь открывается, и в комнату входит кто-то еще. Сол стоит спиной к дверям и не видит, кто вошел. Застыв, он напряженно вслушивается – что-то не дает ему развернуться сразу.

– Доктор Леклидж? Какой сюрприз. А кто этот…

Она замолкает на средине фразы. Сол оборачивается – медленно, словно опасаясь разрушить некую неосязаемую хрупкость происходящего, словно во сне, когда разум уже понимает, что все происходящее иллюзия, но боится проснуться.

Они смотрят друг на друга в молчании. Алина одета в простое белое платье с высокой талией, легкое и свободное – почти такое же, как на картине Аридона. Волосы ее выше лба перехваченные обручем, свободно падают на плечи. В широко раскрытых глазах – удивление и растерянность.

– Здравствуй, – Сол говорит спокойно, стараясь, чтобы в голосе не звучало никаких эмоций. Он не понимает, что сейчас чувствует та, что раньше была его женой.

– Здравствуй, – эхом откликается она. – Ты все-таки выжил.

– А что мне еще оставалось?

Сол краем глаза замечает, что Леклиджа уже нет в комнате. Там, где он только что стоял, – лишь густая тень.

– Как ты нашел меня?

– Было нетрудно. Все мужчины, которые крутились вокруг тебя, любили поболтать. Перед смертью, в основном.

«Удивительное дело, – отмечает в голове Сола кто-то посторонний, – ты говоришь с ней на местном английском».

– Все вы такие, – слегка улыбается Алина.

Сол улыбается в ответ:

– Зато вы – совсем нет. Знаешь, наши дела плохи. Надо уходить. Как можно дальше.

– Это почему?

– Инквизиция. В смысле, черные мундиры. Они подбираются к тебе. И к этому твоему Д, и к Леклиджу.

Алина молчит, слегка склонив голову набок. Сол с удивлением ощущает, что не может отвести от нее взгляда. Он очень давно не смотрел ей в глаза. Бесконечно давно. Он уже успел забыть, как они прекрасны.

– Как получилось… что ты здесь? – Он боится ответа, но все-таки спрашивает. Черт, наверно, так же чувствовала себя Анна вчера вечером…

– Я сама так решила. Монашеская жизнь мне не пришлась, с Дулдом тоже было полно проблем… Данбрелл не прожил достаточно, чтобы я могла понять, стоит ли продолжать. Но после баронетова дома возвращаться в Западный край уже не хотелось. Через Рейга я вышла на Леклиджа, а тот устроил меня к Д. Мы неплохо друг другу помогли – внакладе остался только лорд-хранитель. Хотя он все еще не догадывается об этом.

Картина выстраивается слишком ясная, чтобы оставаться спокойным.

– Ты… – Кровь приливает к лицу Сола, в висках начинает тяжело стучать.

Алина вздыхает.

– Давай не сейчас. Я не хочу. Мы обо всем поговорим, все друг другу расскажем. Не надумывай того, чего нет.

– Хорошо. Когда ты будешь готова?

– Готова к чему? – В голосе Алины появляются нотки превосходства. – Лэбб и его черные меня мало волнуют. Второй вопрос – куда бежать? С чем? Денег у меня нет, у тебя тоже.

– Вернуться домой, – хмуро предлагает Сол.

Алина качает головой.

– И как ты собираешься это провернуть? А самое главное – где дом? Ты уверен, что он там, в Украине? В этом Богом забытом месте?

– Зато Олднон просто-таки залит божественным светом, – Сол не выдерживает. – Это место отвратительно от самой последней хибары до королевского дворца! Грязь, жадность, смерть! Что нам тут делать? Ждать еще одной эпидемии? Пожара? Инквизиторских костров?! Посмотри на меня!

Алина, уже было показательно отвернувшись, невольно переводит на него взгляд. Сол шагает к ней, так что лицо попадает в освещенный коптящими свечами круг.

– Я прожил в Украине тридцать лет, – он понижает голос почти до шепота, – без переломов, смертельных болезней, голода. А здесь меньше чем за год я едва не подох от чумы, обзавелся десятком шрамов, мне изорвали и сожгли кислотой лицо и в качестве промежуточного итога – ампутировали ногу. Сколько я еще протяну здесь? Месяц? Полтора?

Алина поджимает губы, бледнеет. Она старается отвести взгляд, но глаза точно против воли возвращаются к изуродованному лицу мужа.