Наваждение - Елена Ласкарева

Добрый, добрый Федя… Федор Сергеевич. Теперь бы он и знаться со мной не захотел. И правильно, кто я такая? Наркоманка, арестантка…

Ох, как зудит все тело! Окунуться бы сейчас в Волгу. С головой. Однажды меня так окунал мой любимый, мой енот-полоскун. По-лас-кун. Только сейчас мне не до ласк.

Вымыться по-настоящему… какое скромное желание… и какое жгучее…

Но не я ли сама отказалась от всего хорошего и чистого — в прямом и переносном смысле?

Да разве в Славкиной коммуне было чище, чем тут? Ерунда, гораздо грязнее.

И разве не по своей собственной воле я пала так низко? Никто меня не принуждал.

Боже мой, здесь хоть дают мыло, а там я, кажется, и не вспоминала о нем неделями…

Это из-за меня, из-за моего слабоволия Дима тоже вынужден был жить такой низменной, животной жизнью. Я, я довела его до этого.

Женщина должна быть хранительницей домашнего очага, добрым ангелом, вдохновительницей, а я…

Все. Финиш. Клянусь, я выкарабкаюсь из зловония.

Финиш — и старт. Слышишь, любимый? Я беру новый старт».

Абстинентный синдром прекратился внезапно. Будто сдался хищный зверь, перестал терзать свою жертву и, поджав хвост, заскулил и убрался восвояси.

Мучительные ломки оставили Екатерину в покое, тело и голова приходили в норму, и ей больше не хотелось кольнуться и «уплыть».

Медики сказали бы, что с ее хрупким и податливым организмом произошло чудо: куда более сильные люди пытаются «завязать» годами, иные всю жизнь не могут справиться с губительным пороком, вплоть до трагического финала. Криницына же за три месяца, проведенные в тюрьме, начисто избавилась от наркотической зависимости.

Знак Рыб — это две рыбы. Та, что стремилась на дно, не выдержала давления многотонной толщи воды в темных глубинах и погибла. Осталась та, что плыла вверх. И перед ней уже забрезжил солнечный свет, свет разума: Катя, похоже, обрела способность трезво и связно мыслить.

Связно — да, но трезво ли? Она по-прежнему не винила Дмитрия ни в чем. Наоборот, сурово казнила себя.

Она раскаивалась — но только в том, что поломала его судьбу, не смогла стать для гения настоящей музой. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж», а вот она — не сдюжила.

Как ни странно, арест и заключение под стражу послужили некоей передышкой для нее. Прежде наслушалась о тюрьмах столько ужасов, а вышло, что именно здесь она постепенно пришла в себя — после слишком вольной воли.

Там не существовало никаких запретов, а потому и тормоза не работали. Здесь отсутствовала всякая свобода действий, зато и не обступали хороводом соблазны.

Быть может оттого, что Екатерина склонна была всегда кому-то подчиняться, она легко приняла и нынешний режим постоянного подчинения. Гордым женщинам, привыкшим повелевать и властвовать, тут было гораздо труднее.

Сокамерницы Катю не обижали. Напротив, точно по какому-то бессловесному сговору, взяли ее под общее покровительство и опекали как могли. К примеру, в первые же дни одна из них отдала вечно мерзнущей девушке свои теплые брюки, другая — длинный и широкий свитер. Они как будто подобрали подкидыша или бездомного щенка пригрели. Выходило, что и люди здесь гуманнее, чем там, на свободе?

Быть может, в несчастье мы становимся чувствительнее к добру и злу, а в Катюше злобы не было ни капли, и другие заключенные это ощущали?

А может, она казалась юродивой, а ведь по древней российской традиции юродивый — святой, и пригреть его — к счастью. Какие-то цикличные повторы все время происходили в Катиной жизни: ее уже однажды почитали как святую, только в Богородичном Центре на этом строилась гигантская афера, а тут чувства шли от души, из глубины изболевшихся сердец…

Вполне возможно, что в этих женщинах, оторванных от семей, проснулся по отношению к ней материнский инстинкт, ведь в ней и в двадцать один год было так много детского…

Кто знает?

* * *

Вот так и случилось, что в жуткой тюремной обстановке Екатерина получила возможность отдышаться, успокоиться и даже уже строила планы на будущее. Рыбка есть Рыбка, она не может не мечтать…

Ах, если бы только не приходилось отвлекаться! Она бы продумала до мелочей, как, выйдя из заключения, спасет своего любимого, вытянет его из трясины. Только когда это будет? Хоть бы суда поскорее дождаться, нет сил месяцами томиться в полной неопределенности.

Было бы, наверное, легче, если бы уже вынесли приговор и дали срок. Можно было бы начать отсчитывать дни. Как в школе, в последних классах, когда Катя зачеркивала числа в настенном календаре, дожидаясь Диминого возвращения из армии…

А впрочем, в неизвестности всегда есть и доля надежды. И можно перебирать разные варианты будущей жизни — правильной и светлой.

А почему бы и не перебирать? Даже карты Таро предсказывают не один, а несколько исходов из любой ситуации.

Погадать бы! Но нет: Катя и без того была уверена, что все закончится благополучно. Главное — сосредоточиться на самом, самом хорошем!

Однако ее все-таки отвлекали. То вызовы к следователю — теперь, правда, совсем редкие, будто в прокуратуре о ней и о ее деле начали забывать. То беседы с адвокатом, утомительные из-за своей ненужности и бесполезности: какой смысл ему что-то предпринимать для бесплатной подзащитной, когда есть выгодные клиенты, которых можно доить, как коров?

То, наконец, Ираида со своими страстными вздохами, и это — самое обременительное.

Правда, надо отдать рыжей «розовой» справедливость: никакого насилия Катина воздыхательница не применяла. Наоборот, она была предупредительна, нежна и ласкова и вела себя вполне по-рыцарски, если можно так сказать о женщине. Разве что серенад не пела для своей дамы сердца.

— Я обещала тебе сказку, моя рыбочка, но лучше расскажу историческую быль… Давным-давно, в древней Элладе, на плодородном острове Лесбос, жила трепетная женщина и великая поэтесса по имени Сапфо. Она собрала вокруг себя кружок знатных девушек и обучала их музыке, стихосложению и танцам. И еще она учила их искусству любви…

— Ир, — который раз со вздохом попросила Катя, — ты подыщи себе кого-нибудь другого, ну прошу тебя. Я не могу быть с тобой, я люблю мужчину, понимаешь?

— Одно другому не мешает, — вкрадчиво говорила Ираида, пропуская мягкие Катины протесты мимо ушей. — Например, те греческие девушки, подруги Сапфо, тоже со временем выходили замуж, и Сапфо даже делала им щедрые свадебные подарки.

— А женихи что, не знали о их прежней… ориентации?

— Еще как знали! И даже приветствовали. Их невесты к первой брачной ночи уже познали все тонкости любви так, что мужья просто сходили с ума от восторга. Мужики бы сами никогда не додумались до таких ласк, каким может научить женщину только ей подобная…

— Знаешь, я недавно вспоминала свою старенькую учительницу, Нину Яковлевну. Она тоже считала мужчин людьми второго сорта. Так смешно: ты — и она!