Постоянное напряжение - Роман Сенчин

Или за играми водомеров понаблюдать, проводить глазами совсем вроде неприспособленную к полету, но когда надо, когда опасность грозит, такую быструю, неуловимую стрекозу. Да и комаришка прихлопнутый, если его разглядеть как следует, тоже ведь чудо природы, загадка необъяснимая…

– Оп-ля! – На этот раз голос парня до того ликующий и азартный, что Сергей Юрьевич не в силах был не повернуться в его сторону.

Парень снимал с крючка добычу. Не мелочь, кажется… Снял, взглянул на соседа, улыбаясь счастливо. И Сергей Юрьевич поздравил:

– С зачином!

– Ага, спасиб! И вам – не скучать…

Поскучивать все же приходилось – не та рыба карась, чтобы клевать бесперечь, как, бывает, окунь или елец. Но и жаловаться тоже не приходилось.

Сергей Юрьевич выдергивал снасти молча, ограничиваясь волнением в душе, про себя кого-то прося (саму рыбу, наверно), если поплавок начинало подергивать или уводило в сторону, но слишком вяло, так что и не стоило подсекать: «Ну давай! Дава-ай!» А парень рыбачил шумно, на каждого пойманного или сорвавшегося карасика у него находилось свое восклицание, каждого наживленного червяка он напутствовал словами вроде:

– Подмани-ка пожирней чего! Добрэ? Оп-ля-а!

Потом он вдруг сбежал с мостков и долго ковырялся в крапиве на склоне у берега. Видимо, черви закончились…

Село оживало, по дамбе прогнали в стадо коров, проскрипел на своем велосипеде Витька Дарченко, сторож из магазина… Часов с собой Сергей Юрьевич не захватил, но по всем признакам определил, что уже начало девятого.

Что ж, потихоньку нужно и закругляться. В ведре плескалось, ходило кругами десятка два карасей (на жарёху им с женой за глаза), да и дела ведь ждут. Но рыбалка не отпускала. Только настроишься удочки сматывать, и один из трех поплавков оживет, суля очередной улов, или сосед, заметишь, вытягивает очередную блестящую бронзой рыбку. И еще десяток минут потратишь, ожидая последней, самой крупной сегодня удачи…

У парня дела шли лучше. По крайней мере, так казалось – он чаще выдергивал удочки, радостно или разочарованно вскрикивал, наживлял новых червей, приговаривая слегка досадливо и удивленно:

– Да что ж ты вертисся! Как змея прям какая!..

Правда, он первым и собрался уходить. Явно нехотя, но быстро смотал снасти, слил из ведерка, где был улов, воду.

– Н-ну, не зря посидел! – сказал на прощание. – Слава богу. Жена хоть пилить перестанет.

Сергей Юрьевич, чтоб как-то отреагировать, вздохнул – «м-да» – и покивал. А парень с готовностью стал пояснять:

– Был тут в городе, жилку купил. Старая вся уж как нитки стала. Жена увидала – и давай: «Четырнадцать рублей на ветер! Три булки хлеба!» И каждый день теперь поминат… Ну, счас-то, – он тряхнул ведерком, глянул в него, – счас, может, простит. Ухи наварит – два дня исть.

– Да карась жареный лучше, – подсказал Сергей Юрьевич.

– Ну оно так, понятно. Жир только кончился.

– Моя на масле растительном жарит. Отлично…

– Это на постном, что ли? – Парень стоял на мостках с удилищами на плече и ведерком; видимо, хотелось ему поговорить после удачной рыбалки.

– Ну да, «Олейна» или – как его?.. – А Сергей Юрьевич, наоборот, уже жалел, что в разговор ввязался. – «Злато»…

Парень усмехнулся:

– Так его ж покупать надо! Бутылка-то тридцать пять, что ли, рубликов… Ладно, и уха сойдет. Картошки туда, лучку, крупки, может, какой – порядок. Грузди вот пойдут, наберем, сдадим, тогда уж можно и с маслицем шиковать. – Он глянул на солнце, заторопился: – Ну, бывай! Бежать надо. Жена в бор собралась по жимолость, а мне за ребятам смотреть… Тоже вот, жимолость, говорят, нынче добрая… – И осекся, выдохнул: – Ла-адно. – Снова с удовольствием тряхнул ведром. – Слав богу, хоть жилку оправдаю теперь!.. Счастливо!

– Давай! – кивнул Сергей Юрьевич и, поглядывая, как парень весело, бодро шагает вдоль берега, что-то уже неразборчиво, самому себе, бормоча, тоже стал собираться.

Началось так.

Хозяин не появился, как всегда, на крыльце с дымящейся палочкой между пальцев и не спросил: «Ну, как дела, Шайтанка? Нормально все, а?»

Уже давно выполз из-за сарая ослепительный и веселый шар, стало припекать, собирать с травы прозрачные капельки. А хозяина не было. По ступенькам крыльца безбоязненно прыгали воробьи, чирикали, что-то поклевывали…

Шайтан вспомнил, что вчера вечером хозяин обещал отпустить его с цепи, сводить на озеро и дать искупаться, и ему стало обидно – хозяин никогда его не обманывал. Он замер возле будки, поднял уши, глядя, не мигая, на дверь избы. Дверь была тяжелой и мертвой, как камень. Шайтан поскулил, приподнял переднюю лапу, будто желая царапнуть дверь, но тут же опустил и, не выдержав, громко, досадливо гавкнул.

Воробьи взлетели с крыльца, вскрикнул возмущенно петух за забором, ему успокаивающе ответили куры. А хозяин не отозвался.

Вместо него дверь открыла хозяйка, не замечая Шайтана, постанывая, точно кто-то невидимый колол ее, прижимая к глазам смятую белую тряпочку, побежала через двор. Дернула задвижку, скрылась за калиткой.

Калитка сначала закрылась, а потом отползла внутрь ограды. Шайтану стала видна улица. Одинокая, большая, с кривоватым стволом сосна, которую метили все кобели их околотка, ворота соседей, за которыми жил его главный враг – здоровенный трехлеток Пират… Несколько минут Шайтан смотрел в проем приоткрытой калитки, зачарованный близкой свободой, тоскуя по ней, вспоминая, как хорошо бегал там, от ворот к воротам, как славно когда-то сцеплялся с Пиратом и как они вместе, забыв вражду, гоняли забредшего к ним чужака… Потом вспомнил, что что-то сегодня не так, совсем не так. Снова повернулся к крыльцу, натянул цепь, стараясь учуять свежий запах хозяина.

Глотку свело ошейником, Шайтан отступил, лизнул из миски воды. Прилег на брюхо, не ослабляя лап.

…Он не помнил, откуда взялся. Осознал себя в ящике, набитом сеном, и первым делом увидел большую теплую руку, которая совала ему в нос белое, мокрое, пахнущее чем-то знакомым, известным Шайтану еще оттуда, где он был, ничего не понимая. И тогда он схватил это пахучее, стал сосать его, учиться жевать… Так узнал он смоченный в молоке хлеб и того, кто каждый день кормил его большими теплыми руками, – узнал хозяина.

Иногда хозяин выходил за калитку и исчезал на несколько дней; Шайтан беспокоился, тосковал, но знал, что он обязательно вернется, появится во дворе и, остановившись перед Шайтаном, потреплет его за загривок: «Ну, соскучился, брат? Нормально дом-то охранял?.. Молоде-ец!..» Но вчера, когда яркий горячий шар закатился за землю, хозяин вошел в свой дом, а сегодня не вышел.

Ожидание и тревога стали невыносимы, и Шайтан гавкнул уже несколько раз. Лай как-то сам собой перерос в скуление, а скуление – в вой. Шайтан испугался его, дневного, но черного, как в зимнюю морозную ночь. Испугался, умолк, бестолково пробежал полукругом возле будки. Зато подал голос Пират – пролаял басовито и насмешливо. Самодовольно.