Девочка, которую нельзя - Стася Андриевская

в пушку. Благодаря этим ремешкам и даже несмотря на открытую спину, грудь держалась высоко и плотно, собираясь в вырезе декольте такой смачной ложбинкой, что даже мне захотелось сунуть туда палец! Оставалось надеяться, что Гордееву захочется чего-нибудь посущественнее.

Щёки пылали. В голову лезла всякая порнушная дурь, стало вдруг страшно. Даже руки задрожали и мне пришлось не на шутку постараться, чтобы яркая матовая помада легла на губы ровно. Но я ведь уже решила, а значит, дороги обратно нет.

Скоро я была полностью готова. Вышла к большому зеркалу, окинула себя придирчивым взглядом. Ну что ж… Господин Гордеев, кажется, любит много перца? Сегодня он его получит!

И всё в этом образе было идеально… кроме серёжек. Милые и нежные, они диссонировали с откровенной эротичностью наряда — и визуально, и по смыслу. Но именно они были для меня главным акцентом, и чтобы им они и остались, я подняла волосы в высокий хвост, ещё больше оголяя грудь, спину и плечи. И ещё больше привлекая внимание к неуместно желтоватым для тотально-чёрного лука, ослепительно сверкающим камушкам-серединкам цветочков в моих ушах.

План примитивный, но в этом залог его успеха — дождаться Гордеева в четыреста шестнадцатом. Просто кинуть сообщение, где меня искать, и пусть думает, что хочет. И хочет, о чём думает.

На ресепшен меня прекрасно знали и давно привыкли к броским нарядам, поэтому моё эффектное появление не стало сюрпризом. Но вот то, что ключ от четыреста шестнадцатого окажется не на месте — стало сюрпризом для меня.

— В смысле, Гордеев уже там… — глупо замямлила я, до удушья пугаясь вдруг чего-то неотвратимого. — А он там… один?

— Да, — без задней мысли сливая мне, как личной помощнице скандального Випа информацию, с интересом пялилась на меня администратор. — Сначала с ним был господин с такой белой бородкой клинышком, но он ушёл часа полтора назад. И больше господина Гордеева никто не спрашивал.

— Спасибо, — одними губами шепнула я и направилась к лифту.

Ноги не гнулись, зато здорово дрожали поджилки. Ведь одно дело напридумывать себе всякого, и совсем другое — взять и сделать. Жутко пробивало на ха-ха, и в то же время приходилось сдерживаться, чтобы не пустить слезу. Почти истерика. Так сильно я не волновалась, пожалуй, ещё ни разу в жизни.

Выйдя на этаже, остановилась возле кулера, выпила один за другим пару-тройку стаканчиков ледяной воды. Дрожащими руками достала из сумочки телефон, набрала:

«Ты скоро освободишься?»

Не знаю зачем. Возможно в попытке потянуть время, а может и от безотчётной надежды, что Игнат напишет, мол, всё отменяется, и вообще вот тебе задание — срочно поезжай с Коломойцем в кино или, там, боулинг…

Но Гордеев, хотя и с задержкой в пару минут, однако ответил по-прежнему плану: «Думаю, через часок. Ты готова?»

Я: «О да…»

Гордеев: «Звучит загадочно»

Ага, просто капец как. Аж самой жутко.

Я: «У меня для тебя сюрприз»

Снова заметная задержка с ответом, но всё-таки ответил: «Какой?»

Я: «Скоро узнаешь»

Задержка. Чем он там так занят?

Гордеев: «Что-то я начинаю волноваться. Поклянись, что ни один Зай не пострадал))»

Я нервно хихикнула и не стала отвечать. Это вообще было глупо — я при полном параде стояла за поворотом коридора, практически возле двери его номера, но смелости хватало лишь на СМС. Роковая, блин, женщина на трясущихся ногах. Нужна ли любителю перца такая дурная трепетная лань? Сильно сомневаюсь.

Выпила ещё водички, выдохнула. Оправив платье и чулки, подзатянула хваст на макушке. А чего бояться-то? Разве не он чуть не сожрал меня, целуя жадно и яростно, всего лишь позапрошлой ночью? Ну и всё. Теперь моя очередь терять голову.

На двери обнаружилась табличка «Не беспокоить», и может поэтому я постучала как-то слишком уж робко, и Игнат не услышал. Я постояла, как дурочка, и постучала ещё. Смелее. Не открыл. Ну в смысле? В туалете он там, что ли? Стало вдруг смешно. И это неожиданно придало сил и смелости. Постучала ещё — долго и звонко. Настойчиво. И в номере послышались, наконец, шаги, а в следующий миг ручка с щелчком ушла вниз и дверь распахнулась.

Видеть, как вытягивается лицо Гордеева — бесценно! Открывал-то он агрессивно, явно намереваясь вкатить люлей назойлевому гостю, но при виде меня внезапно просто охренел. У него даже челюсть отвисла — в прямом смысле слова. И всё бы ничего, если бы со мной не случилось тоже самое.

Я действительно припёрлась некстати: на щеке Гордеева алел отпечаток губной помады, небрежно вытянутая из-под брюк рубашка расстёгнута почти до низа, и недвусмысленно свисают концы распущенного ремня…

Стоим, молчим, но я уже чувствую, как удушливой волной наползает на лицо краска. Надо бы что-то сказать, но слова скопились в горле комом, и всё что я могу — теребить подол платья и глупо молчать. Гордеев очнулся первым. Шагнув вперёд, плотно прикрыл за собой дверь номера.

— Слав, я…

— Нет-нет, это всё я! — рассмеялась, перебивая, но смех получился на редкость фальшивым. — Я просто подумала… ну… Просто я платье забрала и решила сразу примерить и тебе показать, ну чтобы… — Махала руками, пытаясь выглядеть небрежной и на ходу подбирая лёгкие слова, но с отчаянием чувствуя, как с каждой секундой всё нестерпимее щиплет в носу. — Ну не знаю, просто чтобы… Ну как бы…

А у самой взгляд неудержимо полз к отпечатку помады на его лице. Заметив это, Гордеев тиранул щёку кулаком и, зажмурившись на мгновенье, решительно выдохнул:

— Не надо, Слав! Ни к чему это. — Его голос был глухим и хриплым, словно вырванным из холодных скальных недр. — Я прекрасно понимаю, зачем ты здесь. И ты… ты действительно красивая девчонка, Слав, но… — замолчал, вгрызаясь в губу и долго подбирая нужные слова. — Но я не любитель малолеток.

Кровь ударила в голову.

— Мне девятнадцать! — словно оправдываясь, выкрикнула я, но позорно осеклась под его взглядом. Комом в горле застряло дурацкое «почти»

— Вот и я об этом, — напряжённо играя желваками, усмехнулся Гордеев. — Восемнадцать, да ещё и нулёвка. Не мой профиль, извини.

Нутро сковало так, что не вздохнуть, и дико свело дрожащий подбородок, а всё же ни одной слезинки! Выскочила из отеля и понеслась куда глаза глядят. Хотелось совсем немногого — просто сдохнуть. Ну и перегрызть горло той стерве, что осталась там, в номере — свидетельницей моего позора и триумфатором. Кто там? Лариска? От этого становилось ещё больнее и злее. Особенно когда вспоминала его слова, о том, что через часок он освободится, и мы