АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино - Петр Шепотинник

— Невозможен. Это был бы обыкновенный фильм, в котором было бы меньше драматизма. Мне интересно снимать фильм о трудных моментах в жизни человека, меня не привлекает идея снимать поезд, приходящий точно по расписанию, мне интересно запечатлеть момент, когда этот поезд сходит с рельсов.

— То, какие внешние перемены претерпевает ваша актриса Валерия Бруни-Тедески, может по праву войти в кинематографические легенды. В начале фильма она — женщина в возрасте, а в конце — худощавая проворная девушка в купальнике. Никакими компьютерами такой поразительной метаморфозы не достичь…

— Я думаю, что физическая и духовная сторона в облике любого актера неразрывны. А если это актриса такого класса, как Валерия, — тем более. Валерия от природы очень красива, но ей как-то не очень везло с ролями, в которой она могла бы по-настоящему проявить это на экране, акцентировать свою внешность. Я предоставил ей шанс расцвести физически, максимально проявить свою женственность, я попросил ее быть самой собой, и она действительно помолодела.

— Роль изначально создавалась в расчете на нее?

— Я искал не актрису, а пару актеров, — мужчину и женщину, поэтому я пересмотрел множество кандидатур. Я старался найти такую пару, в отношениях которой возникала бы «алхимия» чувственных отношений. Я предлагал им сыграть фрагмент «Сцен из супружеской жизни» Ингмара Бергмана, и решал, хорошо это или плохо.

— Эта картина, несмотря на «обратный ход» сюжета, гораздо более классична, чем предыдущие работы. Сказываются взросление и нежелание больше играть в постмодернистские игры?

— Может быть. Меня действительно тянет к простоте. И при этом сюжет стал интересовать все меньше, чем эмоции и переживания. Я думаю, что обратная конструкция, задействованная в фильме, это саспенс чувств, которые возникают в повседневной жизни.

— Как вы решали проблему вещественной среды? Начало фильма — 2003 год, финал — 80-е. Вроде бы похожие времена, но временной сдвиг всё равно должен быть заметен…

— Я старался менять не стиль, а тон. Первая сцена разворачивается в закрытом пространстве, построена на крупных планах, а чем дальше, тем больше вы приближаетесь к финалу, к свету, к началу истории, когда — горизонты шире, море — просторнее, жизнь — более людная. Жизнь, как правило, течет в сторону замкнутости и одиночества…

— Ну а если бы вы могли вслед за героями тоже повернуть вспять вашу собственную жизнь, что бы вы в ней изменили?

— Я не ориентирован на прошлое, я его не забываю, но мыслями и чувствами обращен только в будущее. Я думаю, что переживания тоже продуктивны, в определенном смысле питают нас, поэтому я всегда стараюсь быстро перевернуть страницу и иду вперед. Тяжелые моменты в моей жизни помогли мне сформироваться как личности, стать тем, кем я стал.

— Героиня вашего фильма «Ангел» — талантливая писательница, на ваш взгляд, этот талант — это дар или, скорее, наказание?

— Талант? У героини есть внутренняя сила, есть воображение, но вот талантлива ли она, есть ли у нее вкус, хорошая ли она на самом деле писательница — в этом я не уверен.

— В чем, на ваш взгляд, главная причина несчастий этой героини?

— Мне кажется, что она из тех людей, которые в детстве очень много мечтали. И в течение своей дальнейшей жизни она так и не избавилась от этих мечтаний, они ничуть не изменились. В своем воображении она так и осталась прелестной маленькой девочкой, которая грезит о том, чтобы стать принцессой, о собственном замке, о будущей любви. Мне кажется, что драма ее жизни в том, что она сознательно отвергает реальность, и в том, что в тот момент, когда нужно, наконец, принять окружающую действительность, она предпочитает оставаться и дальше в своих мечтах.

— Вы снимали этот фильм в Англии как английскую картину. Диктует ли Англия какой-то особый стиль?

— Этот фильм изначально задумывался как английский, потому что он поставлен по книге Элизабет Тейлор, английской писательницы. Невозможно было бы перенести место действия этой истории во Францию, потому что английское общество в гораздо большей степени иерархично, более четко разделяется на классы и сословия. И это для меня очень важно в истории Энджел. Она — девушка из низшего сословия, дочь офицера, вдруг становится одной из так называемых нуворишей — людей, у которых долгое время ничего не было, и вдруг на них сваливается необыкновенное богатство, но им, возможно, не хватает воспитания и вкуса, и их не принимает аристократическое общество, которое представляет в фильме героиня Шарлотты Рэмплинг.

— По вашим картинам создается впечатление, что вам интереснее работать с актрисами, чем с актерами. Если это так, то почему?

— Да, думаю, это действительно так, — мне проще работать с женщинами, потому что я мужчина. С мужчинами работать сложнее, потому что мне всё сразу хочется сыграть самому. Чем больше дистанция, тем больше понимания. Это отдельное, почти эротическое удовольствие — снимать женщин. Мне кажется, что когда между женщинами и актерами, оператором, камерой устанавливаются особые отношения, которые рождают потрясающую химию, возникает магия, которая не может не волновать.

— Если бы вы захотели снять кино в России, о России, какой период истории показался бы вам наиболее интересным?

— Даже не знаю — я не так уж хорошо знаком с российской историей. Но вот современная Россия кажется мне интересной. В ней есть что-то вроде истории Энджел — человека, у которого не было ничего, и вдруг он попадает в высшее общество, на него сваливается богатство, покупает себе дом, начинает тратить много денег…

— Как вам удается быть всё время таким непредсказуемым, находить каждый раз новые темы?

— Не знаю, возможно, мне интересно каждый раз делать что-то новое, я хочу, чтобы новый фильм отличался от предыдущего, чтобы это было нелегко, чтобы это был своеобразный вызов для меня, чтобы сохранялось это особое ощущение волнения, чтобы хотелось заново пройти этот путь от начала до конца.

— Как часто в обычной жизни вы чувствуете себя режиссером?

— Очень часто, потому что воспринимаю окружающую реальность через призму кинематографа, каждый раз, когда я вижу какую-то сцену в жизни, я представляю себе, как бы это выглядело в фильме. Это, наверное, представляет определенную сложность для окружающих меня людей — для них всегда есть риск увидеть произошедшую с ними сцену в фильме. Именно жизнь — основной источник вдохновения, творчества. Причем режиссер сначала может даже не осознавать этого, это ощущение может быть непостоянным, но когда он готовится к съемкам или уже находится в их процессе, он становится вампиром, который вбирает в себя всё, что его окружает.

— Такой Катрин Денёв, как в фильме «Ваза» — грузной, серьезно-деловой, непроницаемо серьезной и — втайне — издевающейся над этой серьезностью, мы не видели…

— Для меня счастье работать с Катрин Денёв. Мы уже встречались с ней на съемках «8 женщин». Тогда она была лишь одной из восьми актрис. Эта же картина будто специально создана для Катрин. Когда я предложил ей сыграть Потиш («Вазу» — ироническое прозвище героини. — П. Ш.), я подумал, что она может отказаться, потому что в начале фильма она предстает слабой женщиной, а Катрин невозможно представить себе в такой ситуации. Но когда она прочитала сценарий, история ей очень понравилась. Она очень умная, и сразу сказала мне, что эта история может иметь успех — ведь к финалу фильма ее героиня сумела отомстить, и Катрин считала, что зрителям это понравится. Она, кстати, была первой, кто дал согласие на съемки в фильме, и принимала самое активное участие на разных этапах создания фильма, включая сценарий.