Внутренняя война. Том 1 - Стивен Ридер Дональдсон

Матт посмотрел на своего сына, затем перевёл взгляд на Кламата.

– Он не пошёл. Ты сам это видишь. С одной стороны, король освободил его. С другой, он попросил Маттуила остаться. «Времена опасные, – сказал он. – Беллегер нуждается в каждом человеке, который может распознать зло, когда видит его, и сделать посильное, чтобы его устранить. Служить можно по-разному, если, конечно, ты согласишься».

Маттуил ответил, что не будет служить вместе с амиканцами. Не будет драться. Но домой тоже не вернётся. Он не смог бы сказать своим родителям… – У Матта перехватило горло. Но он сделал над собой усилие и продолжил: – Он не смог бы сказать своим родителям, что сбежал, когда Беллегер нуждался в нём.

Ветеран вдруг вырвал кувшин из рук Кламата и тремя быстрыми глотками опустошил его. А потом аккуратно, даже осторожно поставил его на стол.

Дальше он говорил, всё более хмурясь:

– Король был доволен. Если такой человек, как король Бифальт, когда-нибудь бывает доволен. Он поручил Маттуила тебе. Ты не отправишь его в войска и не позволишь амиканцам командовать им. Ты найдёшь ему более подходящее место, если сможешь, конечно. А если нет, отправь его к земскому начальнику Эрепосу. Ему всегда нужны добровольцы для службы в Отверстой Длани.

Все это мне рассказал первый капитан, – закончил Матт с болью в голосе. – Я здесь три дня, но Маттуил и не заикнулся о своих испытаниях. Между нами стена. Мой сын не позволяет мне поддержать его.

Кламат хотел протянуть руки и обнять своего старого друга. Но он заставил себя остаться на месте, даже не пошевелился. Он заметил стену между Маттом и его сыном. Имя этой стене было «боль», но у неё были и другие имена. Любое сочувствие Кламата отцу могло оттолкнуть сына ещё больше.

Пока его отец говорил, Маттуил сидел неподвижно, склонив голову, опершись на локти, глядя на стол или, вернее, сквозь стол. Он почти не дышал. Но когда Матт договорил, и наступило долгое молчание, заблудший сын выдохнул:

– Пап, – его голос был еле слышен, – я не могу.

Кламат был из тех, кто всегда готов к сочувствию и любви, его легко было растрогать, легко и огорчить. Но он также был воином, обученным делать трудный выбор, ветераном, который сражался и убивал, когда это от него требовалось. По-своему его душа была так же двулика, как и душа Элгарта.

Кламат намеренно сложил руки на столе, пусть Маттуил видит, что он, Кламат, ничего не скрывает. Приняв такую выжидательную позу, генерал также постарался придать своему голосу выражение, которое, как он надеялся, могло показаться убедительным и авторитетным.

– Чепуха, – сказал он Маттуилу. – Ты можешь. Ты уже пережил всё это. Разговор только освежит твою память. Он не увеличит твоих страданий.

Расскажи мне то, что ты не сказал королю. Расскажи мне то, что ты хочешь скрыть от своего отца. Позволь ему поддержать тебя, как и полагается отцу. Я должен знать.

Он понимал, что словно штыком ворочает чувства парня. Здесь нечем было гордиться. Но он был генералом Кламатом, и король Бифальт поручил ему заботиться об этом юноше. Он не выполнит поручение короля, пока не поймёт, что нужно Маттуилу.

Секунд десять – десять ударов сердца сын Матта сидел неподвижно, как вырезанная из дерева статуя. Он казался безжизненным. Только грудь, слегка поднимаясь и опускаясь, показывала, что он всё ещё дышит. Только пульсирующая вена на виске давала понять, что он всё ещё слышит.

Но затем он соединил руки, сплетя пальцы, и попытался ответить.

– Я слышал, что говорил жрец. – Его голос был хриплым, Маттуил почти шептал. И в голосе слышалась боль. – Он взывал к моему сердцу. Он вот что понимает – он знает, что война везде. Он знает это. Война между нами. Война внутри нас самих. Война во мне. Но я не могу найти путь к миру. Жрец так это и описал. Я слышал его. Но я не могу найти этот путь.

Не поднимая головы, он спросил Кламата:

– Вы ведь знаете? Знание не приносит облегчения. Оно как голод. Чем больше вы знаете, тем больше вам требуется знать ещё. Знание только продлит войну внутри вас. Ваше знание никогда не станет достаточным. Жрец понимает и это.

Есть только один путь к миру. Это путь Истины и Веры. Знание – это Гордыня. Похоть – это Безумие. Только Истина и Вера приносят мир. Правду о том, кто и что мы есть. Вера в то, что мы будем Правдой, станет нашей опорой.

Кламат был озадачен. Он не мог придумать, что бы такое ответить. Несколько дней тому назад он сказал семье Маттуила, что понятие «боги» не имеет для него никакого смысла.

Матт, так жаждущий помочь своему сыну, пристально вглядывался в него.

– Я не буду сражаться. – Кламата поразил хриплый голос Маттуила. – Я закончил войну. Я хочу её закончить. И я не буду служить с амиканцами, потому что я видел, что они делают. Они заставляют меня желать их смерти. Я знаю правду о том, кем и чем я являюсь. Но во мне нет веры. Я не могу найти её.

После короткой паузы Матт произнёс:

– Есть и другие пути к вере. – Он говорил уверенно, но мягко и осторожно. – Твоя семья поможет тебе. Любовь твоей мамы. Любовь твоих братьев и сестры. Моя любовь. Мы поддержим тебя, если ты позволишь нам.

Кламат покачал головой. Он выбрал свою роль и теперь не собирался отступать от неё. Так, будто Маттуил вовсе и не озадачил его, он сказал:

– Есть и другие пути к истине. Я не верю, что ты знаешь, кто и что ты есть. Ты и не узнаешь, пока сам не расскажешь об этом. Недостаточно того, что ты не хочешь сражаться или служить амиканцам. Недостаточно того, что ты хочешь мира. Ты не узнаешь правды, пока не расскажешь свою историю. Ты должен услышать, что твоя история расскажет о тебе самом.

– Но жрец… – начал было Маттуил протестующим тоном.

Кламат перебил его.

– Жрец не знает тебя. Расскажи свою историю. Твоя собственная правда может привести тебя к лучшей вере.

Наконец-то Маттуил поднял голову. Кламат увидел в его глазах ярость, презрение и страдание.

– А вы знаете меня? Мы не встречались и более полудюжины раз. Вы друг моего отца, а не мой. Откуда вам знать меня?

Кламат так же спокойно ответил:

– Я знаю, что ты так и не рассказал нам, что случилось.

Внезапно Маттуил вскочил на ноги. Он широкими шагами направился к дальней стороне палатки, стараясь уйти как можно дальше от своих старших собеседников. Он отвернулся, будто хотел удариться головой о стену. Если бы стена была сделана из дерева или камня, юноша наверняка так и поступил бы. Но вместо стены перед ним была старая холстина, слишком мягкая, чтобы причинить боль.

– Я не могу, – сказал он умоляющим тоном. – Это слишком для меня. Нуури…

Он сделал видимое усилие, чтобы остановиться, но он уже начал.

– Вы не знаете нуури. Это маленькие люди, но сильные, сильные, и их никогда не подводит мужество. Они волосатые, а лицами они похожи на росомах. Носят шкуры и меха и вечно грязные. Но их одежда превращалась в лохмотья из-за ударов кнута надзирателя И надзиратель радовался, радовался их боли. Он часто смеялся, когда бил их.