Великие Цезари. Творцы Римской Империи - Александр Петряков

Иноземцы также скорбели и приносили молитвы и обеты своим богам. Особенно сокрушались иудеи. Они еще не один раз приходили на пепелище из благодарности Цезарю за то, что позволил им открыть в Риме синагогу.

На месте сожжения был поставлен алтарь, а позже Август возвел здесь храм божественного Юлия Цезаря.

А спустя неделю после смерти Цезаря на небе появилась большая комета, и ни у кого из римлян не вызывало сомнения, что это его божественная душа.

Заговорщики вынуждены были после этих погребальных событий либо скрываться, либо покинуть Рим, как это сделали Брут и Кассий. Хозяином положения, таким образом, стал Антоний, и тем не менее он не собирался ссориться с сенатом, где за это недолгое время произошла естественная реакция на смерть Цезаря. Сенат вновь ощутил свое главное положение в государстве, расправил крылышки и быстро «оптимизировался», если можно так сказать. Оптиматы действительно вновь высоко подняли голову и во весь голос заявляли о своих урезанных и поруганных диктатором правах.

Антоний, даже если бы и очень хотел, все равно не смог бы навязать сенату свою волю в той степени, что в свое время Цезарь. И он вынужден был даже в популистских целях внести законопроект, запрещающий введение диктатуры на вечные времена. Но, хоть принцип республиканизма был объявлен, однако распределение должностей и провинций Антоний производил по записным книжкам диктатора. А по ним даже бежавшие от народного гнева Брут и Кассий хотели получить обещанные им Цезарем провинции, соответственно – Македонию и Сирию. Но Антоний, не собиравшийся, как мы знаем, отдавать Дециму Бруту богатую людскими и материальными ресурсами Галлию, добился выгодного для себя решения комиций, по которому ему и доставалась Галлия по окончании его консульских полномочий, а Дециму Бруту – Македония. А что же тогда Марку Бруту? Ведь именно ему была обещана Македония. И Брут не признал такого передела, при этом как бы напрочь забывая, что именно он со своими приятелями прирезал благодетеля. И все же ему и Кассию были пожалованы незначительные провинции Крит и Кирена.

Свои права на власть предъявил и Секст Помпей, укрепившийся в Испании, и Антоний вынужден был с этим считаться: предложил Помпею младшему вернуться в Рим и получить от государства денежную компенсацию за конфискованное имущество своего отца и обещал ему должность командующего флотом.

Помимо этого, объявился и еще один соперник в лице Гая Октавия, внучатого племянника погибшего диктатора, главного его наследника. Ему в ту пору не было еще и девятнадцати лет, однако был он не по летам умен, хитер и изворотлив. В Аполлонию, где он находился при войсках, готовившихся к походу в Парфию, дошли очень смутные слухи о гибели Цезаря, и было неясно, кто и с какими целями его убрал. Поэтому Октавий с большими предосторожностями добирался в столицу, чтобы вступить в права наследства. Но его мать и отчим советовали ему не встревать в политику, оставаться частным человеком и не настаивать на наследстве, тем более оно уже присвоено всесильным Антонием. Но молодой человек проявил характер и твердость, заявив, что обязан по завещанию выдать народу обещанные Цезарем деньги и отомстить убийцам своего приемного отца. И он принимает полное имя убитого диктатора, как его сын, – Гай Юлий Цезарь Октавиан (усыновленный, кроме полного имени приемного отца, добавлял свое родовое с суффиксом «ан»). Эти поступки очень импонировали народу и особенно солдатам, для которых имя Цезаря было святым. Молодой человек очень понравился и Цицерону, который увидел в нем удобное оружие против набиравшего силу Антония.

Когда Октавиан пришел к Антонию требовать как законный наследник те деньги, что в ночь после убийства Цезаря консул забрал у его вдовы Кальпурнии, тот отказал в резкой форме. Он сказал ему с пренебрежением, что те деньги, о которых идет речь, это деньги казенные, потому что Цезарь, дескать, хранил в целях безопасности казну дома, да он и не различал своих денег от государственных. К тому же и этих денег уже нет, они истрачены на увековечивание памяти Цезаря и подкуп влиятельных лиц, чтобы они не противодействовали принятию решений, намеченных покойным императором. А что касается упреков, которые тут услышал от молодого человека, что, дескать, не преследовал убийц его приемного отца, то он делал это как консул, во избежание крови и беспорядков.

Вот такую отповедь дал Антоний внучатому племяннику великого Цезаря, который по молодости не мог претендовать даже на мало-мальски серьезную государственную должность – магистратуру квестора можно было занять лишь в возрасте двадцати семи лет.

Итак, основными игроками на политической сцене тогдашнего Рима стали Антоний, Цицерон, Лепид, Долабелла и Октавиан. Антоний, исполнявший обязанности главы государства, чтобы ублажить основных соперников, отдал Долабелле Сирию (а она предназначалась Кассию), а Лепиду, к его радости, досталась синекура верховного понтифика.

Октавиан вообще не принимался им в расчет как политический противник. И тут был, как покажет время, его главный просчет. Этот мальчик оказался на редкость целеустремленным и обладал очень твердым характером, упорством и выдержкой. К тому же понятие чести и достоинства, как у любого молодого человека, стояли у него на первом месте. Поэтому он решил выполнить волю своего приемного отца и вознаградить сограждан, согласно завещанию, во что бы то ни стало. Для этого он распродал не только полученную в наследство недвижимость, но и назанимал денег у родственников, и этот популистский шаг принес ему как известность в народе, так и его поддержку.

Несмотря на свою молодость, Октавиан все заранее просчитывал, и в этом он унаследовал дальновидность своего приемного отца. Он сразу понял, что обуздать Антония можно лишь с помощью сената, а самым влиятельным человеком там был Цицерон, знамя, можно сказать, республиканских добродетелей.

Поэтому он всячески обхаживал великого оратора, расточал ему похвалы и комплименты. Старику было, конечно же, лестно и приятно, что молодое поколение его так сильно чтит и уважает, и он стал относиться к внучатому племяннику Цезаря с истинно отеческой любовью.

Мы уже говорили, что в свете неизбежной политической распри между сенатом и Антонием Октавиан и Цицерон были обоюдно нужны друг другу, хотя поначалу Цицерон не увидел в молодом человеке крупной фигуры, и в одном из писем к Аттику в том году говорит «насчет Октавия – и так и сяк».

У Цицерона не было никаких сомнений относительно целей Антония встать на место Цезаря, поэтому он с юношеским задором принялся выступать в сенате против зарвавшегося консула.

Его речи против Антония известны под названием «Филиппики». Так они названы в честь блестящих речей Демосфена против Филиппа Македонского, отца великого полководца Александра.

Антоний не оставался в долгу и обвинил Цицерона в идейном руководстве заговором против Цезаря. Это было очень серьезное обвинение, и старику пришлось в ответном выступлении не только, что называется, говорить по существу, но и вылить на Антония ушат словесных помоев примерно того же содержания, что в свое время на Клодия, – дескать, Антоний пьяница, дебошир, наглец, глупец и так далее, и он даже сравнивает его с доступной всем проституткой.