Дочь Рейха - Луиза Фейн
Шрифт:
Интервал:
– Ингрид. Наверняка она, больше некому. Берта меня предупреждала…
– О чем?
– Она рассказывала: Ингрид подозревает, что у меня кто-то есть, а в последнее время говорит о каких-то сенсационных доказательствах.
– Я помню, ты говорила, что она, кажется, видела нас вместе в тот раз, но…
– Я ничего не знаю наверняка, просто предполагаю. Пусть даже она видела нас в магазине, само по себе это еще не преступление. Здесь явно что-то другое… О, Вальтер, я так боюсь, что она нашла мой дневник.
– Хетти, ты что, обо всем написала? – Он смотрит на меня с ужасом. – И называла меня по имени?
– Да, – шепчу я; Вальтер прячет лицо в ладони и стонет. – Прости.
– Из всех мыслимых и немыслимых глупостей…
– Я его уничтожу, обещаю!
– Так он не у нее?
– Нет! Раньше я прятала его под матрасом. Но потом нашла другой тайник, надежный. Вряд ли она его там обнаружила.
– Видимо, нет, иначе бы меня уже арестовали. – Вальтер задумчиво покусывает ноготь. – Видимо, прямых доказательств у них нет, а тот, кто написал донос, не назвал твое имя. Чтобы отдать меня под суд по обвинению в осквернении расы, другую сторону – тебя – надо выгородить, ведь если ты окажешься соучастницей, то тебе придется свидетельствовать против себя самой, а это невозможно. Думаю, именно поэтому доносчик отказался от своего обвинения. Пока. Он ищет доказательства. Или надеется застать нас с поличным. А может, просто опасается втягивать в скандал твою семью. Но как только он отыщет твой дневник, в котором есть все, что ему нужно… – Вальтер смотрит на меня расширенными от ужаса глазами. – Хетти, ты должна его сжечь. Ведь обвинение могут предъявить и тебе, понимаешь? Пожалуйста, обещай мне, что избавишься от него!
– Обещаю…
Чтобы не дать панике захлестнуть меня, я поднимаю голову и, глубоко дыша, смотрю на кроны деревьев: на черных от сырости ветвях кое-где еще висят трупики не опавших листьев. От земли поднимается сладковатый запах гнили, словно предвестник опасности, которая крадется между стволами, все ближе подбираясь к Вальтеру.
Я приникаю к нему:
– Вальтер, уезжай! Немедленно! Уезжай в Англию, прошу тебя.
Он кивает, прижимая меня к себе:
– Отец Анны уже оформил мне визу. Ему пришлось дать финансовые гарантии, подтверждение того, что я буду работать и зарабатывать на содержание себя и жены. – (От этого слова я болезненно морщусь.) – Он так добр ко мне. Даже назначил день свадьбы в подтверждение серьезности моих намерений – на март будущего года.
– Март будущего года, – эхом повторяю я, впервые за долгое время заглядывая вперед дальше чем на день-другой.
Что ждет меня в Германии без Вальтера и без Карла? Жизнь кажется мне бесконечной и темной, как дремучий лес. Да, я понимаю: чему быть, того не миновать, но горькая пилюля реальности не становится от этого слаще.
– Больше всего на свете я хочу, чтобы ты был в без опасности, Вальтер. И все же мысль о том, что ты и она…
– Знаю. Мне тоже не по себе, когда об этом думаю. Мне так жаль. Черт! – восклицает он, выпуская меня из объятий и закрывая руками лицо. – Никакими словами не расскажешь, что я сейчас чувствую… – Вдруг он поднимает голову, хватает меня за плечи и снова притягивает к себе. В глазах у него слезы, на лице – решимость. – Я чувствую себя предателем, бросая родителей и тебя. Я бы все отдал, лишь бы забрать тебя с собой. А с родителями… В Лондоне я раздобуду им британскую визу. Буду работать как проклятый, сутками напролет, если понадобится, но сделаю это. Знаешь, я просто обязан думать о своем отъезде как о спасательной экспедиции, иначе сойду с ума.
Я опускаю голову ему на грудь.
– И кое-что я уже сделал. Я связался с партнерами дяди Йозефа в Лондоне, и мы учредили новую компанию «Келлер и Ко». Британцев хлебом не корми, дай открыть новое дело. Для них это признак прогресса, залог будущих прибылей и процветания. Как только я окажусь на месте, сразу примусь за дела. Если бизнес пойдет хорошо и мне удастся убедить партнеров в том, что для его развития мне нужны папа и дядя Йозеф, то все получится – им позволят приехать. – По его голосу я слышу, что он и сам не очень-то в это верит.
Я снова вспоминаю Ингрид и гестапо.
– Как скоро ты сможешь уехать?
– Пока не знаю. Мы еще не заплатили налог на выезд, в этом загвоздка. Бабушка пытается организовать передачу городу своей коллекции картин и мебели, чтобы сохранить за собой дом. Комнаты верхнего этажа мы сдаем жильцам, и это все, что у нас осталось. Без них мы нищие.
Некоторое время мы молчим, думая каждый о своем.
– Как я хочу поехать с тобой, – шепчу я ему. – А, Вальтер? Может быть, рискнем? Вдруг у нас получится? Как мне жить без тебя здесь? Как быть частью этого… – я подыскиваю подходящее слово, – нацистского безумия, если я в него больше не верю? Если я вижу, что жизнь ужасна, что все идет не так…
Вальтер поворачивает ко мне голову, в его глазах тоска.
– Даже если бы мы сумели сделать тебе визу – что невозможно, ты знаешь, – мы все равно не могли бы быть вместе. Я имею право жить в Англии только как муж Анны. Сначала я должен буду зарегистрироваться как иностранец и получить вид на жительство сроком на год. Чтобы продлить его, мне придется чем-то оправдать свое пребывание в стране. Если отец Анны лишит меня финансовой поддержки, меня тут же снова вышлют в Германию. И тогда прощай надежда спасти моих родителей. А ведь он вряд ли согласится поставить на карту так много, если за мной в Англию приедешь ты. Кроме того, тебе будет там небезопасно. Гестаповцы найдут тебя там и убьют. На твоем примере они покажут свою силу всем, кто в Германии настроен против нацизма. Ты должна это понимать.
Угрюмые деревья обступают нас со всех сторон. Облака тяжелыми брюхами чиркают по их вершинам. Наш уединенный уголок весь пропитан тоской. Вальтер хочет меня поцеловать, но я отворачиваюсь.
– Хетти… посмотри на меня, пожалуйста.
Ком в горле растет, твердеет.
– Я буду так скучать по тебе, что не смогу жить, – наконец шепчу я.
– Я надеюсь, что придет день, когда это безумие закончится. Если нам повезет, то Англия, Америка и весь западный мир будут воевать за свободу. В том, что Гитлер развяжет большую войну, сомнений нет. Чем она закончится – один Бог знает. Но надо надеяться. А пока тебе придется научиться молчать и жить, как прежде, ничем не выдавая своего несогласия с тем, что происходит вокруг. Никто не должен знать, каковы твои мысли на самом деле. – Кончиками пальцев он нежно вытирает слезы с моих щек. – А я буду любить тебя всегда, до самого конца жизни. Знай это и помни, даже если случится самое худшее и ты никогда больше не услышишь обо мне. – Голос у него срывается, да и говорить больше не о чем: все главное сказано.
Вечером, за ужином, мама едва ковыряет еду, зато папа с наслаждением уписывает за обе щеки. Я гоняю вилкой по тарелке кусок жирной свинины: от ее насыщенного мясного запаха меня тошнит.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!