Гордость и гордыня - Джейн Остин

Пока полк стоял в Хартфордшире, она ни разу не замечала, чтобы Лидия выказывала особое расположение к нему, однако она не сомневалась, что ее младшей сестре требовалось лишь немного поощрения, чтобы отдать кому-то свое сердце. То один офицер, то другой становился ее избранником, стоило ему поухаживать за ней. Предмет ее чувств менялся, но ими непременно кто-то владел. И, ах, с какой болью Элизабет теперь понимала, насколько опасно было оставлять девушку с такими нравственными понятиями без всякого надзора и уж тем более потакать ей!

Ей не терпелось поскорее оказаться дома — услышать, увидеть, быть там, чтобы разделить с Джейн заботы, которые пока все легли на плечи старшей сестры среди полного смятения в доме: отец уехал, мать не способна что-либо предпринять и требует постоянного ухода… И хотя она почти убедила себя, что для Лидии сделать уже ничего нельзя, вмешательство ее дяди представлялось ей крайне важным; и когда он наконец вошел в комнату, она уже совсем изныла от ожидания. Мистер и миссис Гардинеры поспешили вернуться вне себя от тревоги, со слов слуги предположив, что их племяннице внезапно стало дурно. Но, тотчас рассеяв эту их тревогу, она торопливо объяснила, почему позвала их, прочитала вслух оба письма и трепетно, но настойчиво повторила просьбу, содержавшуюся в приписке ко второму. Хотя Лидия никогда не была их любимицей, они, разумеется, совершенно расстроились. Ведь случившееся касалось не только Лидии, но их всех. И после первых восклицаний удивления и ужаса мистер Гардинер немедля вызвался оказать всю помощь, какая была в его силах. Элизабет, хотя ничего иного не ожидала, поблагодарила его со слезами на глазах, и все трое, повинуясь единому желанию, быстро обсудили все, что необходимо было сделать для скорейшего отъезда. Они намеревались тронуться в путь незамедлительно.

— Но как же Пемберли? — воскликнула миссис Гардинер. — Джон сказал нам, что здесь, когда ты послала его за нами, был мистер Дарси, это верно?

— Да. И я сказала ему, что мы не сможем побывать у них. Тут все улажено.

«Что улажено? — мысленно повторила ее тетушка, когда Элизабет убежала к себе укладываться. — И разве они в таких отношениях, что она могла открыть ему правду? Ах, как я хотела бы знать, что тут произошло!»

Но желание ее было тщетным или в лучшем случае могло развлекать ее в суматохе и хлопотах следующего часа. Будь у Элизабет несколько свободных минут, она пребывала бы в убеждении, что в подобном горе у нее не найдется сил чем-либо заняться. Однако у нее, как и у тетушки, хватало всяких дел. Надо было написать всем их друзьям в Лэмтоне и извиниться за поспешный отъезд, сочинив для него убедительную причину. Тем не менее все удалось сделать за час, а мистер Гардинер тем временем расплатился по счету, и можно было трогаться в путь. После треволнений утра Элизабет никак не ожидала, что так скоро уже будет катить в карете по дороге на Лонгборн.

— Я поразмышлял, Элизабет, — сказал ее дядя, когда они выехали из городка, — и, взвесив все, готов согласиться с твоей старшей сестрой. Мне представляется настолько маловероятным, чтобы какой бы то ни было молодой человек мог поступить так с девушкой, отнюдь не беззащитной или без друзей, да к тому же гостившей у жены его полковника, что я склонен надеяться на лучшее. Не может же он полагать, что ее близкие не вступятся за нее? Не может же он рассчитывать, что вернется в полк после такого афронта полковнику Форстеру? Никакой соблазн не перевесит подобных соображений!

— Вы правда так думаете? — вскричала Элизабет, на мгновение повеселев.

— Право, — сказала миссис Гардинер, — я склонна разделить мнение твоего дяди. Слишком уж велико нарушение всех понятии о чести и порядочности, не говоря уж о его собственных интересах, чтобы он мог быть повинен в подобном. Так дурно думать об Уикхеме я не в силах. Неужели, Лиззи, ты настолько разочаровалась в нем, что веришь, будто он способен на такое коварство?

— Пожалуй, нет, когда это касается его собственных интересов, но на все остальное, да, мне кажется, он вполне способен. Ах, если бы я ошибалась! Но боюсь на это надеяться. Будь так, почему они не поехали в Шотландию?

— Во-первых, — возразил мистер Гардинер, — неопровержимых доказательств, что они туда не поехали, у нас нет.

— O, но то, что они пересели в наемную карету, уже доказательство. И к тому же на Барнетском тракте их никто не видел.

— Ну, что же… предположим, они в Лондоне. Они могли отправиться туда, чтобы их не нашли, и только. Вряд ли у них много денег, и им могло прийти в голову, что сочетаться браком в Лондоне будет дешевле, чем в Шотландии, хотя это и сопряжено с некоторыми проволочками.

— Но к чему вся эта секретность? Почему опасаться, что их найдут? Почему вступать в брак тайно? Ах, нет-нет, это вряд ли так. Вы ведь знаете из письма Джейн, что самый его близкий друг был убежден, что никакого намерения жениться на ней у него нет. Уикхем никогда не женится на бесприданнице. Он слишком беден, чтобы позволить себе такой шаг. A чем могла Лидия… что в ней есть, кроме юности, здоровья и веселости, чтобы он ради нее отказался от возможности поправить свои дела выгодной женитьбой? Насколько страх перед скандалом в полку мог удержать его от бегства с ней без намерения жениться, я судить не могу, так как ничего не знаю о том, к каким последствиям оно может привести. Что же до другого вашего возражения, по-моему, оно не имеет веса. У Лидии нет братьев, чтобы вступиться за ее честь, а поведение папеньки, его бездеятельность и постоянное невнимание к тому, что происходило у нас в семье, могло внушить ему мысль, будто папенька палец о палец не ударит и будет думать о случившемся настолько мало, насколько вообще способен отец.

— Но как ты можешь думать, что Лидия настолько забыла обо всем, кроме любви к нему, что согласится жить с ним на иных условиях, кроме как брак?

— K несчастью, и признать эта тягостно сверх всякой меры, — ответила Элизабет со слезами на глазах, — понятия Лидии о пристойности и добродетельности допускают подобные сомнения. Однако я правда не знаю, что сказать. Возможно, я несправедлива к ней. Но ведь она так молода! Ее никогда не учили думать о серьезных вещах, а последние полгода… да нет, целый год она предавалась одним только развлечениям да тщеславию. Ей разрешалось проводить все ее время самым праздными легкомысленным образом и забивать голову всяческим вздором. C того дня, как полк расквартировали в Меритоне, в мыслях у нее были только любовь, кокетство и офицеры. Думая и разговаривая только о них, она делала все, что было в ее силах, чтобы… как бы это выразить?.. сделать свои чувства, и без того слишком несдержанные, еще более податливыми. A мы все знаем, что наружность и манеры Уикхема могут пленить любую девушку.

— Но ведь Джейн, — сказала ее тетушка, — не думает об Уикхеме настолько дурно, чтобы поверить, будто он способен на подобную низость.

— О ком и когда Джейн думала дурно? И каким бы ни было их прежнее поведение, она никого не сочтет способным на подобную низость, пока не будут представлены неопровержимые ее доказательства. Но Джейн не менее меня осведомлена о том, каков Уикхем на самом деле. Мы обе знаем, что он вертопрах во всех смыслах этого слова, что в нем нет ни честности, ни чести. Что он настолько же фальшив и лжив, насколько обольстителен.