Гордость и гордыня - Джейн Остин

— Не знаю, хотя надеюсь, что были и такие. Однако в подобные минуты очень трудно соблюдать осторожность. У маменьки началась истерика, и, хотя я старалась помочь ей в меру моих сил, боюсь, я не сделала всего, что могла бы! Но ужас перед тем, что, возможно, произошло, поверг меняв полную растерянность.

— Ты ухаживала за ней, не щадя себя. И ты выглядишь совсем больной. Ах, почему меня не было с тобой! Тебе же пришлось одной справляться со всеми заботами и тревогами!

— Мэри и Китти очень хотели помочь и, не сомневаюсь, разделили бы со мной все тяготы, но я не сочла это возможным. Китти такая худенькая и болезненная, а Мэри столько занимается, что ее нельзя лишать часов отдыха. Тетушка Филипс приехала в Лонгборн во вторник после отъезда папеньки и была так добра, что осталась со мной до четверга. Она была нам всем большим утешением и опорой. И леди Лукас тоже была очень добра: утром в среду она пришла разделить наше горе и предложила свои услуги и услуги своих дочерей, если бы они нам понадобились.

— Лучше бы она осталась дома! — воскликнула Элизабет. — Возможно, намерения у нее были самыми добрыми, но когда случается подобное несчастье, чем реже видишь соседей, тем лучше. Помочь не может никто, соболезнования непереносимы. Пусть торжествуют над нами на расстоянии и удовольствуются этим.

Затем она начала расспрашивать, что именно намеревался сделать их отец в Лондоне, чтобы найти Лидию.

— Мне кажется, — ответила Джейн, — он собирался отправиться в Эпсом, где они в последний раз меняли лошадей, поговорить с кучерами и попытаться что-нибудь узнать от них. Главной его целью было узнать номер наемной кареты, которая увезла их из Клэпхема. Туда она прибыла с пассажиром из Лондона, и папенька полагал, что кто-то мог заметить, как джентльмен и его спутница пересели из одного экипажа в другой, а потому намеревался продолжить розыски в Клэпхеме. Если бы ему удалось узнать, у какого дома кучер высадил пассажира, он намеревался любой ценной навести там справки в надежде, что, может быть, удастся выяснить место стоянки кареты и ее номер. Если у него были еще какие-нибудь планы, мне о них ничего не известно. Он так торопился уехать и был в такой тревоге, что я с трудом узнала от него хотя бы столько.

Все они надеялись, что утром придет письмо от мистера Беннета, но почта не принесла от него ни единой строки. Его жена и дочери прекрасно знали, что в обычных обстоятельствах он был чрезвычайно необязательным корреспондентом, но они надеялись, что подобный случай явится исключением. Им оставалось только предположить, что он не мог сообщить ничего утешительного, хотя даже это они предпочли бы знать достоверно. Мистер Гардинер дождался почты и тотчас уехал.

Теперь они могли хотя бы утешаться мыслью, что будут без промедления получать сведения о происходящем, а при прощании он обещал убедить мистера Беннета поскорее вернуться в Лонгборн, чем очень подбодрил свою сестру, по убеждению которой это был единственный способ спасти ее мужа от гибели на дуэли.

Миссис Гардинер с детьми осталась в Лонгборне еще на несколько дней, полагая, что ее присутствие может оказаться полезным ее племянницам. Она делила с ними заботы о миссис Беннет, а в их свободные часы была для них большим утешением. Другая их тетушка часто навещала их — по ее словам, чтобы развеселить их и ободрить. Однако всякий раз она спешила сообщить о каком-нибудь новом примере мотовства Уикхема или иных его неблаговидных поступков, а поэтому, попрощавшись с ней, они лишь редко не впадали в еще большее уныние, чем до ее визита.

Казалось, весь Меритон теперь соперничает в очернении человека, который всего лишь три месяца назад слыл чуть ли не ангелом небесным. Утверждалось, что он задолжал всем лавочникам городка и, удостоившись титула «соблазнитель», питал коварные замыслы относительно семьи каждого лавочника. Все твердили, что такого молодого негодяя свет не видывал, и все мало-помалу приходили к выводу, что никогда не доверяли его обходительности. Хотя Элизабет не верила и половине этих сплетен, остального было достаточно, чтобы еще сильнее укрепить в ней убеждение, что ее сестра безвозвратно погибла. И даже Джейн, не верившая и четверти их, почти утратила надежду, тем более что подошло время, когда, если беглецы направились в Шотландию (а она все-таки в глубине души верила в это), от них уже должны были прийти какие-нибудь вести.

Мистер Гардинер покинул Лонгборн в воскресенье; во вторник его жена получила от него письмо. Он сообщал, что сразу же по прибытии нашел зятя и уговорил его поселиться на Грейсчерч-стрит; что мистер Беннет уже побывал в Эпсоме и Клэпхеме, но ничего там не узнал, и что теперь ему предстоит объехать все известные лондонские гостиницы, так как мистер Беннет полагает, что беглецы могли остановиться в одной из них, прежде чем сняли комнаты. Сам он никакого успеха от этой затеи не ожидает, но его зять тверд в своем намерении, и он не может отказать ему в помощи. Мистер Гардинер добавил, что пока мистер Беннет не склонен покинуть Лондон, а затем обещал скоро написать снова. Далее следовал постскриптум:

«Я написал полковнику Фостеру письмо, прося его, если возможно, узнать у кого-нибудь из приятелей Уикхема в полку, нет ли у того родственников или близких друзей в Лондоне, которые могут быть осведомлены, в какой части города он скрывается. Если найдутся такие, к кому можно обратиться с надеждой получить танце сведения, это нам чрезвычайно помогло бы. Пока же у нас нет ничего, что подсказало бы, как следует действовать дальше. Полагаю, полковник Фостер сделает все, что в его силах, чтобы выяснить для нас это. Но мне пришла мысль, что, пожалуй, Лиззи более других осведомлена, у каких родственников он мог бы сейчас найти приют».

Элизабет прекрасно поняла, чем объясняется такое обращение к ней, но не в ее власти было сообщить сведения, каких заслуживал столь лестный комплимент. Она не слышала ни о каких его родственниках, кроме давно скончавшихся отца и матери. Однако было вполне вероятно, что какие-то его полковые товарищи знают больше нее, и хотя она не возлагала особых надежд на успех полковника Фостера, все-таки это давало повод ждать каких-то известий.

Каждый день в Лонгборне был теперь днем тревог, и особенно тревожными стали часы доставки почты. C раннего утра все нетерпеливо ждали, придет ли письмо. И хорошие, и дурные новости могло принести лишь оно, и день за днем их томила надежда узнать что-то важное.

Однако, прежде чем они получили следующее письмо от мистера Гардинера, пришло совсем нежданное письмо их отцу от мистера Коллинза. Джейн, которой он поручил в его отсутствие вскрывать все адресованные ему письма, распечатала его, и Элизабет, знавшая, какими неподражаемыми бывают эпистолы мистера Коллинза, начала читать эту вместе с сестрой через ее плечо. Оно гласило:

«Любезный сэр!

Мое с вами родство и мое положение в жизни обязывают меня выразить вам соболезнование по поводу постигшего вас несчастья, о коем нас вчера известило письмо, полученное из Хартфордшира. Позвольте заверить вас, любезный сэр, что миссис Коллинз и я искренне сочувствуем вам и всем достойным членам вашего семейства в нынешнем вашем горе, каковое должно быть тем горше, что проистекает из причины, над коей не властно время. C моей стороны не будет недостатка в доводах, кои могут умалить гнет столь непоправимого бедствия или послужить утешением при обстоятельствах, превыше всех других тягостных для сердца родителя. Смерть вашей дочери была бы истинным благом в сравнении с этим. И особенно прискорбно, что есть повод полагать, как я узнал от моей дорогой Шарлотты, что столь распущенное поведение вашей дочери явилось следствием неразумной степени снисходительности и попустительства. Однако в утешение вам и миссис Беннет я склонен думать, что ее натура была дурной от природы, иначе она не могла бы совершить нечто столь чудовищное в столь юном возрасте. Но, как бы то ни было, вы достойны самой глубокой жалости, в каковом мнении меня поддерживает не только миссис Коллинз, но и леди Кэтрин вместе с ее дочерью, коим я поведал о случившемся. Они согласны со мной в грустном предположении, что подобный ложный шаг одной дочери повредит судьбе остальных четырех, ибо кто, как снизошла заметить леди Кэтрин, захочет породниться с подобной семьей? Эта мысль, кроме того, со все большим удовлетворением наводит меня на воспоминание о некоем событии в прошлом ноябре. Ибо иначе я оказался бы вовлеченным во все ваши печали и позор. Дозвольте, любезный сэр, посоветовать вам утешиться, сколь это в ваших силах, навеки вырвать ваше недостойное дитя из сердца и оставить ее пожинать плоды ее порочности.