Друсс - Легенда - Дэвид Геммел

Передний возница замахал рукой, увидев его: это был его кузен Щурпак. Отдав поводья толстяку рядом с собой, Щурпак соскочил наземь.

— Здравствуй, кузен. — Он обнял Мишанека за шею и расцеловал в заросшие бородой щеки. Мишанека пробрала дрожь — он вспомнил слова Ровены: «Я вижу, как солдаты в черных плащах и шлемах штурмуют стену. Вы соберете своих людей для последнего противостояния. Рядом с вами будет ваш младший брат и ваш кузен».

— Что с тобой, Миши? Вид у тебя такой, словно призрак прошел по твоей могиле.

Мишанек заставил себя улыбнуться.

— Я не ожидал увидеть тебя здесь. Мне говорили, будто ты с императором.

— Я был там — но это печальное зрелище, кузен. Он конченый человек. Я узнал, что ты здесь, и стал искать способ пробраться к тебе, а потом услышал о поединке. Чудеса. Вот как создаются легенды! Но почему ты его не убил?

— Он храбро сражался, — пожал плечами Мишанек. — я проткнул ему легкое — после этого он уже не представлял угрозы, и не было нужды наносить смертельный удар.

— Хотел бы я видеть лицо Горбена. Говорят, что он верил, будто Бодасена никто не может победить на мечах

— Победить можно всякого, кузен.

— Вздор. Только не тебя. Потому-то я так и рвался сюда, чтобы сразиться с тобой рядом. Мы еще покажем этим вентрийцам. А где Нарин?

— В казармах. Ждет, когда доставят провизию. Мы опробуем ее на вентрийских пленных.

— Думаешь, Горбен способен отравить еду?

— Кто его знает. Давай-ка проезжай.

Щурпак вернулся на козлы и щелкнул кнутом над четверкой мулов. Повозка въехала в ворота. Мишанек сосчитал телеги — их было пятьдесят; они везли муку, сушеные фрукты, овес, зерно и маис. Горбен обещал двести — сдержит он слово или нет?

Словно отвечая на этот вопрос, из вражеского лагеря выехал одинокий всадник. Под ним был белый жеребец ладоней семнадцати в холке — превосходный конь, сильный и резвый. Мишанек поджидал конного, скрестив руки на груди. В последний миг всадник осадил, вздернув коня на дыбы, и соскочил наземь. Мишанек, узнав вентрийского императора, поклонился и спросил:

— Как там Бодасен?

— Жив. Спасибо за то, что пощадил его. Он мне дорог.

— Он славный воин.

— Как и ты. Ты слишком хорош для того, чтобы умирать за монарха, который покинул тебя. Мишанек засмеялся:

— Не припомню, чтобы в присяге, которую я приносил, были слова, позволяющие мне в случае чего ее нарушить. А в присяге, которую приносят ваши подданные, есть такие слова?

— Нет, — улыбнулся Горбен. — Мои люди клянутся быть мне верными до самой смерти.

— Вот видите, государь, — развел руками Мишанек, — чего же вы ждете тогда от бедного наашанита?

Горбен, не улыбаясь больше, подошел поближе. — Я надеялся, что ты сдашься, Мишанек. Я не хочу твоей смерти — я обязан тебе жизнью друга. Ты сам должен понимать, что даже с этими припасами не продержишься долго. Неужели я должен посылать своих Бессмертных, чтобы они изрубили вас на куски? Почему бы вам не построиться походным порядком и не уйти восвояси? Вас никто не тронет, даю тебе слово.

— Это противоречит полученному мной приказу, государь.

— Можно спросить, в чем он заключается?

— Держаться вплоть до дальнейших распоряжений.

— Твой повелитель улепетывает во всю прыть. Я захватил обоз, где ехали три его жены и несколько дочерей. Его посланник сейчас находится в моем шатре и ведет переговоры об их благополучном возвращении. Для тебя же, самого преданного своего солдата, он ничего не просит. Разве это не приводит тебя в ярость?

— Приводит, — признался Мишанек, — но это ничего не меняет.

Горбен, покачав головой, собрал поводья и сел в седло.

— Ты редкий человек, Мишанек. Жаль, что ты служишь не мне.

— А вы, государь, талантливый полководец. Мне было приятно столь долго препятствовать вам. Передайте мой привет Бодасену — и если вам будет угодно устроить еще один поединок, я встречусь со всяким, кого бы вы ни выставили.

— Будь здесь мой первый боец, я поймал бы тебя на слове, — с широкой усмешкой сказал император. — Хотел бы я посмотреть, как ты выйдешь против Друсса с его топором. Прощай, Мишанек. Пусть боги пошлют тебе блаженство в иной жизни.

Вентрийский император пришпорил жеребца и галопом поскакал к своему лагерю.

Патаи сидела в саду, когда ей явилось первое видение. Следя, как пчела пробирается в середину пурпурного цветка, она вдруг увидела перед собой знакомого воина с топором, только ни топора, ни бороды у него не было. Он сидел на склоне горы перед деревушкой, окруженной недостроенным частоколом. Видение исчезло столь же быстро, как и явилось, встревожив Патаи, — но непрестанные бои на стенах Реши и страх за Мишанека скоро отогнали тревогу.

Однако второе видение было намного сильнее первого. Она Увидела корабль, а на нем высокого худощавого человека. и в памяти всплыло его имя: Кабучек.

Он был ее хозяином в те времена, когда она, по словам Пудри, обладала редкостным даром видеть прошлое и будущее. Теперь Дар оставил ее, и она не жалела. Во время жестокой войны лучше не знать, что сулит тебе будущее.

Она рассказала о своих видениях Мишанеку, и его красивое лицо опечалилось. Он обнял ее и прижал к себе, как во время ее болезни. Тогда Мишанек рисковал сам заразиться чумой, но Патаи черпала силу в его постоянном присутствии и преданности. Она выжила, хотя все лекари предрекали ей смерть. Болезнь, правда, сказалась на ее сердце, и любое усилие утомляло ее, — но силы возвращались к ней с каждым месяцем.

Над садом сияло солнце, и Патаи вышла нарезать цветов для дома, захватив плоскую корзинку и острый нож. Она подставила солнцу лицо, наслаждаясь теплом. Тут издали донесся тонкий вскрик, и она обратилась в ту сторону. Следом послышался слабый лязг стали и крики воюющих.

«Неужели это никогда не кончится?» — подумала она.

На нее упала тень, и она увидела в саду других мужчин, тощих и оборванных.

— Дай поесть, — потребовал один, подойдя к ней.

— Ступайте туда, где выдают провизию, — ответила она, перебарывая страх.

— Ты-то, видно, живешь не на эти подачки, наашанская шлюха, — вмешался второй. От него несло застарелым потом и дешевым пивом, а белесые глаза шарили по ее груди. Патаи вышла из дома в тонкой тунике голубого шелка, с голыми ногами. Первый схватил ее за руку и притянул к себе. Она хотела уже схватиться за нож, но увидела перед собой тесную каморку, где на узкой кровати лежала женщина с ребенком, и в голове вспыхнули их имена.

— А как же Катина? — спросила Патаи. Мужчина со стоном отшатнулся — его дикий взгляд был полон вины. — Пока ты пьешь и бросаешься на женщин, твой сынок умирает, — тихо сказала она. — Ступайте оба на кухню. Спросите Пудри и скажите ему, что... что Патаи велела вас накормить. Там должны быть яйца и лепешки. Идите же.