Сокол Спарты - Конн Иггульден

Клеарх обнаружил, что движется рядом с Проксеном – возможно, потому, что оба были примерно одного возраста, а те, кто помоложе, умчались вперед. Оба с багровыми лицами пыхтели, как кузнечные мехи. На ходу они бросили друг на друга взгляды, в которых смешивались боль и азарт. Едва держась на ногах, они, тем не менее, не могли остановиться и продолжали переть вперед.

Впереди Проксен заприметил двух молодых красавиц, которых выволакивала из шатра троица солдат в черном. Один из них был увешан найденными им золотыми украшениями и парой серебряных кувшинов. При виде двоих греков он сиганул на лошадь и ударил ей пятками в бока. По соседнему проходу между палатками пронеслось с полдесятка конных персов, на скаку крича о виденном ими богатстве. Клеарх истово ругнулся: сейчас они начнут стекаться сюда в надежде что-нибудь урвать. Прежде чем к ним прибыло подкрепление, он атаковал и отбил удар кинувшегося на него перса. В следующее мгновение тот, звонко вякнув с перерубленным предплечьем, был вынужден отпустить одну из женщин, которую держал за волосы.

Вторая унеслась в темноту, но эта стояла, тяжело дыша и сверкая глазами сквозь спутанные смоляные космы.

– Царевич Кир да вознаградит тебя за мое спасение, – порывисто выдохнула она.

Клеарх скорбно вздохнул, ощутив волну горького гнева, норовящего захлестнуть его с головой.

– Уже не вознаградит, – промолвил он.

Глаза женщины расширились, а дыхание стало мелким. Она отступила на шаг, а он машинально протянул к ней руку:

– Назови мне свое имя, красавица. Я Клеарх.

– Паллакис, – ответила она, вполоборота глядя, свободен ли проход. Было ясно, что сейчас она рванется бежать.

– Там везде персы, Паллакис, – сказал он ей. – Если ты убежишь к ним, хорошего обращения с собой не жди. Ты понимаешь меня? Я вернулся в лагерь, чтобы позаботиться обо всех вас. Ты можешь отправиться с нами.

Было видно, как она борется с желанием броситься прочь от кровавых клинков и кромешного ужаса, что окружал это место. Клеарху вспомнилось, что раньше он ее уже видел – на ней были одежды из кисеи, скрывающие и одновременно подчеркивающие ее формы. В отсутствие Кира на ней было простое белое платье с золотистой бахромой, до бедер и с золоченым поясом. Еще были сандалии с ремешками, но никаких украшений, кроме темной подводки вокруг глаз. Простая одежда была ей более к лицу – возможно, потому, что так она напоминала архонту женщин с его родины.

Люди Проксена и Менона по-прежнему врывались в каждую палатку, приканчивая всех персов, что укрывались там до ухода греков. То была жестокая кровавая работа со сдавленными криками и звуками повсеместной борьбы. Женщину била крупная дрожь.

– Ты спасешь меня, Клеарх? – спросила она, глядя на него горящими гипнотическими глазами.

Архонт прекрасно понимал, что эта женщина привычна к тонкому манипулированию. Но сейчас это был просто призыв, без всякой наигранности или заискивания. Может, именно поэтому она и была наложницей царевича. Что, впрочем, не делало ее призыв менее пронзительным.

– Я постараюсь, госпожа Паллакис, – склонил он голову.

– Вообще-то госпожой я не являюсь, – сбивчиво поправила она, – хотя я спутница…

Паллакис осеклась, не докончив фразы. Вдоль ряда палаток трусцой подбегал Менон. Лицо его не в силах было скрыть оценку женской красоты, равно как и раздражения при повороте к Клеарху.

– Извини, что отвлекаю, архонт. Но кое-кто из нас, если ты помнишь, сейчас занят защитой лагеря.

– А это военачальник Менон, – церемонно представил Клеарх. – Он из Фессалии, на севере Эллады. Говорят, там высоко ценят коз, если я понятно выражаюсь.

Менон открыл было рот, чтобы ответить, но тут к нему с сообщениями подбежали двое его людей. Те тоже заметили молодую красавицу, и Клеарх заметил, как Паллакис прикрывает себя наискось поднятой рукой, точно желая защититься от их взглядов. Ее тонкое белое платье такой защиты почти не давало. Приподняв подбородок, Клеарх расстегнул стягивающую плащ застежку и привычно-ловким движением обернул им фигуру женщины. Паллакис смерила его настороженным взглядом и запахнулась в плащ еще плотнее.

– Мне думается, спартанец, цена слишком высока, – тихо сказала она.

На ее лице можно было различить отчаяние от созерцания своей участи. Как наложница царевича она пользовалась всеми благами и расположением, получая все, чего захочет. И вот в секунду она всего этого лишилась. Со всех сторон ее окружали мужчины, из которых каждый был бы счастлив провести с ней часок-другой. Вопрос был в том, кого из них выбрать, чтобы он оберегал ее от остальных. Клеарх вздохнул, подумав о своих дочерях, и вновь обратил внимание, как на нее поглядывает Менон. Тот как будто почувствовал его неодобрение.

– А почему, собственно, на нее претендуешь ты? – спросил он запальчиво. – Или положение старшего дает тебе право забрать ее себе, а?

Клеарх подавил в себе спазм гнева. Горечь Менона могла казаться забавной или раздражительной, но они провели в сражении целый день, и силы были на исходе. Иногда выбор бывает довольно прост.

Не говоря ни слова, архонт подступил к Менону, чем поверг его в растерянность (тот уже снова собирался что-то сказать). Несмотря на то что слова еще не сорвались у Менона с губ, Клеарх отпихнул его на шаг грудью.

– Если хочешь, фессалиец, то можешь бросить мне вызов, – прорычал он. – А до этих пор будь добр исполнять свое дело. Собирай лагерных постояльцев и готовь своих людей в дорогу. Я не намерен ждать, пока нас здесь накроет еще кто-нибудь из врагов. Ты понял мой приказ? Ты можешь его выполнить? Если нет, то назови мне своего первого помощника и прикажи ему явиться сюда. Я хочу, чтобы он видел, что с тобою произойдет. И я не упущу случая преподать всем наглядный урок!

Последнее он сказал в нарастающем гневе, дав Менону ощутить всего лишь отголоски своей ярости насчет минувшего дня. В истинной своей силе волна ударит по всем, когда гонка поуляжется, только день пока еще не закончился, да и не до этого сейчас.

Менон ушел без единого слова, полоснув лишь взором Паллакис (дескать, мне еще есть что сказать). Она молча наблюдала, как спартанец сухо отдает приказы десятку своих подчиненных, а вокруг постепенно восстанавливается видимость спокойствия. Конницу персов отогнали, так что, по крайней мере, унялась та истошная крикотня. На смену ей пришли досконально знакомые звуки возни лагеря, готовящегося менять кочевье. Все проходы между палатками наполнились суетливым людом, который подгоняли греческие воины. Палатки в минуту становились холщовыми тюками и связками кольев. Спешно грузились повозки, однако через какое-то время Проксен дал команду большую их часть оставить: непонятно было, когда снова нагрянет персидская конница. Поднялся ропот: людей тычками и приказами заставляли выдвигаться, а их жизненные сокровища оставались защитой от набега. Это было несправедливо: одни семьи уносили с собой все, а у других не оставалось ничегошеньки, кроме собственных слез.