Сокол Спарты - Конн Иггульден

Подойдя, Артаксеркс остановился над ним, и Кир незаметно вынул из-за пояса припрятанный кинжал. Он вкрадчиво зашевелился, но тут царь поставил ему на грудь свой остроносый сапог и крепко надавил.

– Благодарю тебя, брат, – молвил Артаксеркс, поднимая меч. – Пожалуй, на самом деле я и царем-то не был, пока против меня не встал ты. Понимаешь ли ты это? Сегодня ты преподнес мне… великий дар.

На последнем слове Кир пришел в движение, но слишком нерасторопно.

Артаксеркс рубанул сверху вниз, и его меч рассек Киру горло.

Помимо первой вспышки боли, Кир уже не чувствовал, как брат продолжает один за другим наносить исступленные удары. Вот Артаксеркс поднял окончательно отделенную от тела голову, показывая ее тем, кто остолбенело застыл вокруг. Глаза царевича угасли, из черных став молочными, а губы, чуть заметно шевельнувшись, скорбно обвисли.

Артаксеркс неспешно повернул голову брата к себе и какое-то время взирал на нее с недоуменным удивлением, после чего почти с нежностью поцеловал в губы.

Битва бушевала по-прежнему, но ему не было до этого дела. Единственной жизнью, имевшей для него значение, была жизнь Кира. Артаксеркс взял ее в точности так, как когда-то, давным-давно, пообещал своему отцу. Глаза царю туманили слезы гордости и воспоминаний. Даже его мать не стала бы отрицать, что он, как царь, действовал в своем праве. Ему бросили вызов, и он самолично, с оружием в руках, выступил навстречу той угрозе. В этот день Кир поистине сделал его царем, причем сделал так, как не могли бы сделать ни первородство, ни престолонаследие. В безотчетном порыве Артаксеркс опустился на колени и стал молиться, при каждом поклоне головы поднося ко рту сжатый кулак. В эти мгновения он как никогда уверился в благоволении Ахурамазды. После этого он встал и кинул голову своего младшего брата тысячнику Бессмертных.

– Водрузите это на копье и держите высоко. Пусть видят! Всех тех, кто пришел сюда с Киром, призовите сложить оружие. Наступайте на их лагерь. Битва закончена. Воздайте хвалу богам! Победа за нами.

Его слова были встречены широкогорлым, оглушительным победным ревом. Царь вдруг схватился и дернул на себе меченую вмятиной закраину нагрудника, где сжимало и саднило больше всего. Нагрудник развалился надвое по трещине, идущей от шеи до самого пояса. Чтобы вновь взгромоздиться на коня, Артаксерксу пришлось прибегнуть к помощи двух своих воинов. Брат нанес ему жуткой силы удар, и несколько ребер наверняка было сломано. По-прежнему сочилась изо рта кровь, хотя ее причиной мог быть прикушенный при падении язык, а не какое-нибудь внутреннее ранение. Во всяком случае, хотелось на это надеяться. В эту минуту, когда рядом на пике торчала голова отступника-брата, упасть без чувств было недопустимо. С избавлением от кольчуги дышать и сидеть верхом стало несколько легче. Под гудение рогов Артаксеркс закрыл глаза в мучительном облегчении. Если на него сейчас взирает отец, то наверняка с гордостью.

* * *

Солнце близилось к полудню. Клеарх готов был снова вывести спартанцев вперед. Менон и впрямь справлялся со своей задачей хорошо, но по-настоящему отличились полки Проксена, которые мало чем уступали самим спартанцам (возможно, воинов подбадривало то, что они идут сзади).

Клеарх похвалил их за добротность. После того как спартанцы отступили на отдых, эллины продвинулись больше чем на полторы тысячи шагов, из которых ни один не давался без боя. О численности стоящего впереди неприятеля Клеарх старался не думать. На долю Кира и его Ариея тоже приходится вдоволь царских полков: у персов друг к другу свои счеты. Оставалось лишь надеяться, что этот фланговый натиск изнутри подорвет моральный дух Артаксерксова войска. Добраться до самого царя прежде, чем две рати сойдутся меж собой, времени не было. С уверенностью можно было сказать лишь то, что потери врага исчисляются тысячами, а замысел его наступления наверняка подорван. Хотя не было и четкого выхода.

Солдаты царя в черных и белых одеждах наседали со всех сторон. Те, что впереди, пятились назад, а любая их попытка сплотиться и двинуться встречным валом быстро пресекалась. Кир пытался муштровать персов во время похода, но с оружием они упражнялись редко. Эта нехватка опыта проявлялась всякий раз, когда через них неизменно пробивались эллины – истинные воины против земледельцев с мотыгами, подверженных стадному страху, что этих неистовых греков им не остановить, и страх этот перекидывался с ряда на ряд.

Продолжаться бесконечно такое не могло. Рано или поздно найдется один сотник или полк, которому хватит самоотверженности биться до конца. И, как только натиск эллинов, наткнувшись на преграду, застопорится, персы неизбежно набросятся всем скопом. Как-то раз Клеарху довелось наблюдать, как пчелы задушили шершня, облепив его живым копошащимся комом. Отдельная пчела или даже десяток их противостоять ему не могли, но противиться целому рою этот налетчик не мог – они расправились с ним одной своей массой и оголтелостью. Так и с людьми. Роковая для греков минута начала близиться с того момента, как Клеарх вновь вывел своих отдохнувших спартанцев вперед.

При виде красных плащей и бронзовых щитов, выходящих на передний план, воины царя побледнели. Взяв себя в руки, они изготовились умирать. Темп хода увеличился, и шагающий с мечом Клеарх непроизвольно осклабился.

Несмотря на безумство их положения, противоречащего всем известным правилам боя, складывалось ощущение, что от поражения еще можно и спастись. Клеарх чувствовал это буквально нутром. Насколько можно судить, с начала битвы они потеряли не больше сотни человек, при этом убив и ранив тысячи. Если персы так и не сумели противопоставить большего перед их оружием и боевыми навыками, то не исключено, что день может увенчаться победой даже над самым огромным войском из всех, какие только бывают. Знобяще-восторженное предчувствие победы овладело Клеархом; резким взмахом он отер с глаз едкий пот. Где-то на дальнем конце поля загудели рога, победно взмыли голоса. Клеарх приложил ладонь к уху, напряженно вслушиваясь: неужто и вправду победа?

* * *

Артаксеркс ехал вдоль строя с высоко поднятым копьем, на котором торчала голова брата. Битва увязла и расползлась, потеряв очертания, а люди Кира теперь опасались мести со стороны царя. И правильно делали: он себе в этом поклялся. Будет, будет массовая казнь – целыми полками, что дерзнули встать против престола. Надо только, чтобы они сложили оружие и дали себя связать. Сердце царя взбухало от гордости. Ребра ныли сильнее, чем ожидалось, но настроение победительного самодовольства кружило голову легкостью. Тут и там заходились хрипом рога, а черные полки Бессмертных и белые конников взывали к войску Кира, уговаривая сдаться. Голова на копье творила воистину чудеса, хотя никто из многих тысяч не мог бы сказать, что этот грязный взъерошенный ком на острие был когда-то особой царской крови.

Из-за маневров и перестроений поле боя расширилось, так что дальние края отстояли друг от друга на часы. Тем не менее весть о победе царя разносилась; о ней возвещал лично Царь Царей, объезжая свое войско по дуге. От дротиков и камней его надежно защищали сотни всадников, скачущих вокруг своего повелителя с победными криками. Некоторые из них указывали мечами на полки, предавшие царствующий дом, и сулили перепуганным солдатам кару. Из людей Кира многие еще даже не успели вступить в битву, но уже обреченно дрожали при виде царя, величаво скачущего по полю средь струящегося шелка своих знамен.