Валашский дракон - Светлана Лыжина

Румынский государь вёл эту воображаемую беседу не один день. Вёл и в начале июня, когда Мехмед с большой армией подошёл к Дунаю возле Никопола – точнее, возле того места, где раньше высилась крепость, а теперь темнело пепелище, поросшее травой. Переправа для турок оказалась делом непростым, ведь на той стороне поджидал Влад с войском и топил все лодки, осмеливавшиеся приблизиться к румынскому берегу.

Султан очень надеялся на свои корабли, которые должны были проникнуть из Чёрного моря в Дунай и помочь сухопутным частям в преодолении водной преграды, однако расчёт не оправдался. Комендант мощной венгерской крепости, называвшейся Килия, которая стояла почти у самого устья реки, получил указание от короля Матьяша никого не пропускать.

Тогда султан придумал хитрость. Ночью отправил отряд янычар на лодках на один гон вниз по течению, дал пушки и пищали, чтобы воины высадились вдали от румынского войска и окопались. Влад слишком поздно обнаружил это, но даже если бы и обнаружил, ничего бы не выиграл, ведь султан ещё до подхода к Никополу приказал нескольким сильным отрядам совершить переправу близ Видина и близ Северина. Да, той самой крепости Северин! Для румын с ней были связаны одни лишь беды! Переправа близ Видина была предотвращена, а близ Северина – нет.

«Турки текут в Румынию – не удержишь, – с досадой думал Влад. – Так же невозможно удержать воду в пригоршне – всё просачивается сквозь пальцы». Однако подобного поворота событий князь ожидал. С самого начала представлялось очевидным, что султан переправится. И всё же следовало сделать так, чтобы врагов возле Дуная полегло как можно больше. Реку недаром считали оборонительным рубежом. Она задерживала продвижение турок – огромному турецкому войску потребовался не один день, чтобы перебраться на румынский берег полностью, – а Владу грех было этим не воспользоваться.

Ночами румынский государь не давал покоя тем, кто уже перебрался, поэтому свой лагерь возле Дуная турки обустроили добротно, по всем правилам, постоянно ожидая нападения. Воины подолгу не ложились спать, оставались у костров, вслушивались и, чуть что, хватались за оружие.

В те ночи луна была большая и яркая, поэтому конникам Влада не требовалось освещать себе путь огнём. Они приближались к турецкому лагерю, осыпали его стрелами и тут же отходили, пока враг не успел нацелить пушки, ведь яркое ночное светило делало румын видными уже с расстояния ста шагов.

«Я должен убить как можно больше врагов и сохранить как можно больше своих людей», – повторял себе румынский государь, когда вместе с конницей в темноте осторожно подступал к неприятельскому лагерю, как волк к овчарне. Влад, в прежние годы много времени проводивший с турками, знал, как устроена турецкая стоянка, поэтому теперь ему казалось, что он видит всё, что происходит по ту сторону рва и вала, утыканного дрекольями. Князь мысленно проникал даже к центру лагеря, где находился сам султан Мехмед.

Султанский шатёр, зелёный, как знамя пророка Мохаммеда, должен был при свете луны выглядеть чёрным. Представив себе эту полотняную громаду, румынский государь мысленным взором окидывал палатки из грубого небелёного холста, расставленные рядом с шатром султана и принадлежащие слугам. Видел он и самих слуг, многим из которых не хватало места в палатках, поэтому приходилось спать прямо на земле. В таком же положении находились янычары, да и конная охрана Мехмеда по большей части ночевала под открытым небом рядом со своими лошадьми, а вокруг них рядами спали верблюды, перевозившие имущество Мехмеда, начиная от личных вещей и заканчивая походной казной.

Владу казалось, что он слышит, как горбатые животные шумно вздыхают и устраиваются поудобнее, готовясь ко сну. Подтверждая эту догадку, из лагеря иногда доносился редкий одиночный рёв того или иного верблюда, подобный рыку хищного зверя. В первый раз услышав такой звук, некоторые из воинов Влада подумали, что турки привезли с собой львов.

Румынский государь улыбался, вспоминая недоумение своих людей, а сам продолжал вглядываться в темноту. Ясно представлялись внутренние укрепления лагеря, опоясывавшие ставку султана: вал, надставленный большими щитами, и ров под ним, а также расположение остального войска вокруг ставки. Оно делилось на две части, и в каждой был свой начальник. В мирное время один из них заправлял делами на всех европейских землях Турции, а другой – на всех азиатских, так что на войне каждый командовал войсками с подчинённых ему земель.

Считалось, что европейский начальник, тот самый Махмуд-паша, являвшийся ещё и великим визирем, по рангу выше азиатского начальника, Исхака-паши, однако в походе Исхаку доставалось более почётное место в лагере и в войске – по правую руку от султана.

Оба паши обустраивали свою часть лагеря подобно султанской ставке. Знать располагалась в самом центре, вокруг них – слуги и простые воины, а вокруг воинов – скот, который всегда спит чутко и потому предупредит хозяев о приближении неприятеля. Две части различались не больше, чем правая половина тела отличается от левой, а сами Махмуд и Исхак даже судьбой были похожи – оба происходили из сербских земель, и именно сербский являлся родным языком этих высокопоставленных «турок». «Не просто стали слугами поганых, а дослужились до первых постов!» – думал Влад, который, даже когда находился на турецкой службе, не выказывал подобного рвения. Он презирал таких ревностных слуг, но вместе с тем не мог не задаваться вопросом: «А насколько верно служит поганым мой брат Раду?» Ведь сейчас Раду находился в турецком войске и начальствовал над четырьмя тысячами всадников, которых дал Мехмед. Очевидно, султан собирался сделать Раду новым румынским князем.

«Как быть, если мне придётся сразиться с моим братом? – размышлял Влад. – И как поступит он, если столкнётся со мной в бою? Помнит ли Раду ту историю, которую я рассказывал ему давным-давно о нашем отце? Ведь нашему отцу тоже случалось оказаться в руках у турок, где ему однажды предложили военную помощь, если он решит свергнуть с румынского престола своего старшего брата. Наш отец отказался, а вот Раду, похоже, поступил иначе. Конечно, Раду явился сюда не совсем по своей воле. Выбор у него невелик – или идти вместе с Мехмедом, или навлечь на себя султанский гнев, но ведь наш отец прогневать поганых не боялся. А может, Раду согласился воевать, чтобы в удобную минуту сбежать и примкнуть к моему войску? Однако те четыре тысячи всадников, которыми он якобы повелевает, не дадут ему перебежать в другой лагерь. А даже если бы это удалось, то война всё равно бы продолжилась».

Эх, до чего же яркой казалась в те ночи луна! Особенно если стоять возле реки и смотреть, как по воде стелется лунная дорожка из серебряных искр. Каждая искра мигала и поплясывала, подобно свечному пламени, поэтому Владу невольно вспоминался ночной крестный ход, который бывает в Пасху. Верующие, держа в руках свечи, идут, поют, и все радуются. Пасха – праздник воскресения и победы над смертью. В такой праздник никто не должен умирать, поэтому в Пасху даже отпевания покойников не совершаются. И всё же люди умирают даже в это время.

«Если б было возможно, я запретил бы своим воинам умирать, – вздыхал Влад, – но они меня не послушают. Как бы осторожно я ни действовал, после каждого ночного налёта на лагерь султана хотя бы несколько моих воинов оказываются потеряны». Конечно, князь тут же говорил себе, что должен думать лишь о победе и поражении, которые превыше жизни и смерти отдельных людей, но следовать собственным советам получалось не всегда. Он успокаивал себя тем, что оттягивал войну, сколько мог, что платил дань, стараясь сберечь жизни, и пусть на нынешней войне многим румынам предстояло умереть, но если б Влад отказался воевать, то погибло бы ещё больше, как позапрошлым летом при налёте турок на западную окраину страны.