Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра - Александра Алексеевна Василевская

себе прятать, не только руки, — задумчиво произносит Ксандер без какого-либо умысла.

Конечно, за эти слова спешит уцепиться Эффелина. Но она не успевает промолвить ни единого ненужного слова — вдохновение посещает Фиб-Фиба:

— Раз у нас тут музыка, я вам показай своя. Тоже руками делать инструмент. Он называться джуууфхуущ. Там струн много из слизи, они чуткие, даже маленький ветер звучит. Мне нужен только два пластинка из металла.

— Это что-то вроде эоловой арфы, да? — предполагает Джекс.

— Судя по мыслям Фиб-Фиба, да, — отвечает Карл. — Но по ним одним судить не стоит. Быть может, я и не вижу какой-то фишки.

Джекс и Карл оказываются совершенно правы. Джуууфхуущ, который состоит всего лишь из двух металлических пластин, между которыми натянуты нити из слизи, по сути своей не отличается от знакомой людям эоловой арфы. Но из-за разной толщины струн и их гораздо более сложной, чем кажется на первый взгляд, структуры звучание этой «арфы» оказывается куда многограннее. Инструмент и вправду немыслимо чуток: он отзывается не только на лёгкое — а в разреженной атмосфере Самобыта почти совсем неуловимое! — дуновение ветра, но и на дыхание слушателей, как бы те его ни затаивали в восхищении. Кажется, будто джуууфхуущ заставляет звучать само окружающее пространство. Поистине, звуки, которые издаёт этот инструмент, лучше всего назвать космическими: глубокие, затягивающие, чарующие, медленно и плавно переливающиеся. Никто не решается вмешаться в эту музыку Космоса.

Поражающую всякое воображение музыку внезапно прерывает внешний источник. Собачек Гнома, то ли увидев, то ли услышав что-то интересное, начинает звонко лаять, и слушателей необыкновенного инструмента разом вырывает из транса.

— Вот это вдохновляет, — восторгается Млем. — Друзья, предлагаю инструмент не убирать. Сейчас вы все увидите, что под такую музыку происходит в ваших мозгах. В общем, предлагаю вам то самое сочетание «красивого и мудрёного», которое воспел наш прекрасный фоксиллиндский поэт. Картины мозга! Всё, что нам нужно — художественный мозгосмотр. На самом деле, это обычный мозговой просвет, но с особыми фильтрами восприятия и отображения активности. Ксандер, у тебя ведь есть мозговой просвет?

— Конечно, есть, — отвечает эвол.

— Тогда я мигом сделаю мозгосмотр. Кстати, в родном мире я как раз и занималось картинномозговыми смотрами, как это у нас называется. Сразу скажу: вы не сразу поймёте, что именно видите. Но, играя с мыслями, вы научитесь рисовать очень сложные и красивые картины.

Обычный просвет мозга представляет собой маленький ящик с полусферой наверху — так называемым ядром, которое нафаршировано сложнейшей электронной начинкой. Ещё на ящике закреплён сенсорный экран, на котором и отображаются результаты в голографической или двумерной визуальной форме в зависимости от настроек. Мозговую активность анализируют с помощью тонкого прозрачного шлема (а в случае центора — накидки) из саморга с не менее сложной, чем в ядре, электронной начинкой. Когда-то давно шлем соединялся с ядром проводами, но сейчас — время беспроводной связи.

Просвет мозга, модифицированный в лучших центорских традициях и приспособленный специально для Вечера Культурной Импровизации, становится настоящим художественным мозгосмотром. Он обзаводится дополнительным кольцом на ядре и кольцевидным же общим экраном. Экран этот призван демонстрировать картины мозга в голографической форме, как велит центорская традиция.

— Всё готово, друзья, — объявляет Млем. — Разбирайте шлемы, я рассчитало на каждого. И приготовьтесь увидеть то, что… невозможно увидеть. Знаю, о чём ты думаешь, Семиларен. Нет, галлюцинации от инжа с этим не сравнятся.

В самом деле, то, что видят перед собой обладатели самых разных мозгов, настолько невообразимо великолепно, запутано, необычно, впечатляюще, волнующе, иногда пугающе, что никаких земных слов не хватит, чтобы это описать. На хифссдангле, к счастью, слова для описания вполне находятся,21 и вся команда наперебой делится диковинными ощущениями и впечатлениями от увиденного.

— Пожалуй, пока свежо в памяти всё это, я вам покажу один из видов теэклавелльского изобразительного искусства, — произносит Веншамея. — Во многих человеческих культурах что-то похожее есть, но у нас, замечу без ложной скромности, это искусство достигло совершенства. Это живая резьба по дереву. Забавно, что для украшения используют материалы вроде сухих листьев и цветов, мха, лишайников, костей, меха и прочего. Материал-то мёртвый, но создаёт ощущение жизни. Я надеюсь, добыть хороший кусок мягкого дерева — где-нибудь в мой рост, если можно — и горстку всяких таких штучек будет нетрудно. Сооружу что-нибудь такое, что украсит эту лужайку. Конечно, если хозяева не возражают.

— Да что за жизнь без искусства! Чтобы мы возражали против красоты! — смеётся Найя.

Коллективными усилиями Веншамею просто обвешивают всем необходимым: и материалами, и инструментами — разнообразными ножами, резаками и стамесками.

— Ну, вперёд, — шепчет бывшая теэклавелльская королева и принимается за работу.

Сколько проходит времени, не замечает никто. Внимание каждого полностью поглощено процессом, увлекательным и изящным. Но, как бы внимательно за ним ни следили, вся картина раскрывается только в завершённом виде — то есть тогда, когда к вырезанным фигурам в нужных местах Веншамея добавляет сухие листочки, цветы, кусочки меха, лишайников и даже костей. На куске дерева оказывается великое множество причудливо переплетающихся животных: теэклавелльских — бабочек, ящериц, певчих, дятлообразных и гусеобразных птиц, мышевидных грызунов, белок, оленей, львов и волков, и местных, самобытских — шлангоносов, торопышек, повторюнов, люциферок, термитов-беляков, жуползней и летюленей. Всё это многообразие точно вписано в контур довольно-таки произвольного куска старого лешего дерева.

— Просто невероятное украшение! Спасибо! — благодарит автора шедевра Ксандер.

— Что-то это мне напоминает… вспомнил! Веншамея, а Арчи Мольбодо — не теэклавеллец? — интересуется Витс.

— Нет, но его работы сильно повлияли на нашу культуру, — отвечает Веншамея и с некоторой напускной скромностью добавляет: — Вот такие вещи я иногда творю своими кривыми руками.

— Кривые руки! Да ты чё ваще! — искренне возмущается Накет. — У тебя, блин, руки гения! Талантище!

— Думаю, дело просто в практике, — пожав плечами, хмыкает Яарвокс, стараясь скрыть абсолютно те же чувства, что овладевают Накетом.

— Не думаю, что у меня какой-то там особый талант, — улыбается в ответ Веншамея, — но в моей семье искусство живой резьбы по дереву всегда ценили высоко. Ну и практика, да, куда без неё.

— Творить, это, могут, как его, любые руки, — вступает Юрксла. — Даже сами, это самое, того не подозревая, вот. Значит, у нас, это, есть такое, ну, искусство. Как бы, случайный, это, рисунок. Нужны эти, как их, карандаши, вот, проволочки и нитки, значит, вот. И, эта, как её, бумага, да. Всё, ну, вроде как, это, совсем, ну, просто, но, это, интересно, вот. Рисовать, это, надо, как его, двигая проволочками.

Конструкция из соединённых между собой нитками и проволочками карандашей, которую сооружают шесть тоненьких ручек лопхоффслы и которая зависает