Война чудовищ - Роман Афанасьев

– Вампирам к этому не привыкать, верно? – граф улыбнулся. – Но хватит. Время уходит, ночь не вечна. Ты поможешь мне убедить людей, что лучше сдаться, чем воевать?

– Нет.

– Подумай еще раз. Если я пойду войной на Ривастан, будет много крови. Очень много крови и с той, и с другой стороны. Мы победим, но эта война станет самой жестокой в истории наших королевств. А если убедить людей принять нашу власть, смертей почти не будет. Не больше, чем необходимо. Ты знаешь сам – вампиру немного нужно.

– Я знаю, сколько нужно упырю, – спокойно отозвался тан. – Узнал прямо сейчас. Мой ответ – нет.

Риго наклонил голову, соглашаясь со словами пленника.

– Я так и думал, – сказал он. – Ты слишком горяч. Но у тебя есть голова на плечах, и ты умеешь ею пользоваться. Тебе нужно немного поразмыслить, и ты поймешь – я прав. Я и не рассчитывал убедить тебя сразу. Так что, боюсь, тебе придется немного потерпеть, эти оковы останутся на тебе до тех пор, пока ты не прибудешь в мой замок. А там я подберу тебе более удобные апартаменты и сниму с тебя цепи. Мои маги стали сильнее, чем раньше, и в грубом железе больше нет нужды.

Сигмон не ответил. Он отвернулся и уставился в стену, сквозь которую пробивался зыбкий свет луны. Тогда граф поклонился, любезно, как на светском приеме, и вежливо улыбнулся.

– До встречи, Сигмон. Мне, к сожалению, пора. Ночь на исходе. Но завтра вечером мы встретимся вновь. Мои слуги уже готовят для тебя специальный экипаж. Прошу тебя только об одном – не сопротивляйся, ты все равно не освободишься, но можешь сам себе навредить. Мне бы этого не хотелось.

Тан даже не повернулся. Он смотрел в стену и не обращал на графа Дарелена никакого внимания, словно тот и не стоял рядом. Увидев, что пленник не отвечает, Риго пожал плечами, развернулся и пошел к двери.

– Подожди, – вырвалось у Сигмона. – Арли ты тоже держишь на цепи?

Граф остановился в дверях, и лунный свет превратил его фигуру в черный силуэт вырезанный из черной бумаги.

– Почему же на цепи, – обиделся он. – Арли живет в замке и помогает мне по мере сил. Ведь она же моя сестра.

– Ты лжешь! – выдохнул тан. – Она не может тебе помогать!

– Может, – серьезно сказал Риго. – Она вампир. В ней кровь нашего народа и кровь правителей Дарелена. Она отдаст все, что у нее есть, чтобы не дать умереть нашему народу.

– Я не верю тебе! – крикнул тан. – Не верю!

– Как угодно, – отозвался Риго. – Не могу обещать, что вы встретитесь в замке, но если это случится, ты убедишься сам: Арли – достойный наследник правителей Дарелена. Верность своему народу сильнее любых уз, Сигмон. По крайней мере, у вампиров. До скорой встречи.

Он махнул рукой и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Сигмон уткнулся носом в холодный металл и до боли в скулах сжал зубы. Он слышал, как Риго зовет кучера, как храпят лошади в упряжке, слышал, как отъезжает карета. И все это время он сдерживался. Но когда все звуки стихли и он остался один на один с ночью, то боль выплеснулась из сердца огненным потоком. Тан не плакал – просто капельки соленой воды сами по себе катились из глаз, обжигая щеки.

– Ложь, – прошептал Сигмон. – Это ложь.

Но сердце уже поверило тому, в чем еще сомневался разум. Перед таном из темноты вставала знакомая до боли картина – пылающий зеленым огнем меч занесен над прекрасным лицом... Кто и когда рассказал ему об этом, кто пытался его предупредить? Он не верил этому видению тогда, не верил и сейчас. Сигмон знал: он не допустит этого. Никогда в жизни. Лгал Риго или говорил правду – это не имело значения. Только бы не сбылся этот кошмар, только бы не сбылся...

Впервые за последние полгода Сигмон почувствовал, что не хочет видеть Арли. Не хочет ее искать, не хочет с ней встречаться, не хочет говорить... Не сейчас. Только не сейчас.

Шершавый металл приятно холодил лоб. Сигмон слышал, как за стеной возятся Старшие, но сидел неподвижно, пытаясь понять, чего ему больше хочется: умереть прямо сейчас или сначала все же увидеть Арли?

* * *

Остаток ночи Сигмон провел без сна, согнувшись, как надломленный стебель. Он положил щеку на верхнюю колодку и смотрел в темноту. В голове было пусто – обрывки мыслей и видений метались стаей испуганных птиц, лишь иногда зажигая огонь в пустых глазах тана. Он сразу поверил Риго – сразу и безоговорочно. Арли не хотела его видеть, это он чувствовал и раньше, только боялся признаться в этом самому себе. Теперь он знал причину: она нашла свой путь, свою дорогу в этом мире, а он, получеловек-получудовище, остался на обочине. Не мог он составить ей хорошую пару, не мог поддержать возрождение ее народа, так же как и не мог дать ей то, что она желала всем сердцем – свободу.

Иногда ему казалось, что он плачет, но щеки оставались сухими. Весь мир сжался в одно темное пятно и Сигмон утонул в нем, как муха в чернильной кляксе. На время он потерял слух, зрение, чутье – все. И очень хотел потерять разум.

Он слышал, как переругивались за стеной сарая вампиры – все никак не могли найти подходящую повозку для пленника, закованного в пару кузнечных наковален. Перед самым рассветом успокоились – так ничего и не нашли, да и отправляться в дорогу было поздно. Краем уха Сигмон слышал, что Старшие разговаривали и с людьми. Он знал – рано или поздно они придумают, как доставить его в замок графа Дарелена, но это его не интересовало. Будущее ему не нравилось – слишком сильно ударило его настоящее. Он ушел в себя так глубоко, что даже не заметил, как стало светлеть.

Утро застало его врасплох. Казалось, он только моргнул, и темнота, словно по волшебству, сменилась рассветом. Сквозь щели в стенах сарая мягко лился серебристый свет с красноватым отливом, неся первые проблески зари. И только тогда Сигмон понял, что все-таки спал.

Он снова закрыл глаза. Тан Сигмон Ла Тойя хотел спать. Забыться, уйти в сияющие сны и больше не возвращаться сюда, в этот грубый и жестокий мир. Но его другая часть – зверь, обросший чешуйчатой шкурой, – не желала сдаваться. Зверь хотел жить. И мстить. Он и только он думал сейчас об опасностях, о плене и о странных запахах, что просачивались сквозь дверь. Зверь хотел выжить – такова была его звериная натура, и никакие горести его слабой половинки не могли заставить его отказаться от этой жажды.

Именно зверь первым услышал странный шорох и привычно насторожился. Он звал свою половинку, человеческую часть Сигмона, что сжалась в крохотный комочек в дальнем уголке души. Но тан не откликался: он смотрел в стену сарая, не желая даже осознавать себя. Зверь не сдавался – он тормошил Сигмона, пытался заставить проснуться и вернуться к жизни. Если бы он мог отделиться от человеческого тела, то наверняка принял бы облик лохматой собаки, что пытается разбудить хозяина: лижет ему руки, тычется мокрым носом в лицо и вежливо покусывает пальцы. Но тан не обращал внимания на свою беспокойную половинку. Ему было все равно, что там, снаружи. Он хотел свернуться калачиком и навсегда забыться тяжелым сном без видений. Он не хотел жить. И тогда зверь куснул по-настоящему.