Война чудовищ - Роман Афанасьев

Ворон, плясавший на месте и возбужденно храпевший, рванулся ему навстречу. Сигмон птицей взлетел в седло, ударил ногой в лицо самого шустрого солдата и поднял жеребца на дыбы. Люди прыснули в стороны, спасаясь от тяжелых копыт, и Сигмон радостно вскрикнул – путь к сломанным воротам был открыт. Но звон тетивы ударил в спину кинжалом, и тан подавился криком.

Первая стрела прошла над плечом и впилась в шею Ворона. Тот захрипел, выгнул шею, дернулся, чуть не сбросив седока, и вторая стрела вошла в его горло. Жеребец захлебнулся стоном, поднялся на дыбы, и следующие две стрелы вошли в лоснящийся черным бок.

Сигмон закричал так, словно стрелы пронзили его самого. Он чувствовал, как жизнь истекает из тела Ворона, как смерть подступила к жеребцу и накинула на него последнюю узду. Время остановилось, а он все кричал, но сделать ничего не мог. Ничего.

Ворон упал на бок, едва не придавив ногу Сигмона. В последний миг тан успел соскочить и упал на колени рядом с бьющимся в судорогах скакуном. Но ему даже не дали прикоснуться к Ворону в последний раз – стрела снова сломалась о плечо, а мечники строем шагнули к тану, выставив клинки вперед, словно копья.

Он двигался быстро. Быстрее вампира, быстрее птицы, быстрее молнии. И много быстрее людей.

Меч покинул руки первым – сверкающим диском взлетел над двором, метнулся к крыше и разрубил натянутый заново лук. Голова стрелка взмыла над печной трубой, а тело распласталась на соломе. Рядом плюхнулось второе тело – нож, пущенный рукой чудовища, вдребезги разбил голову второго лучника, как простой камень.

Безоружный Сигмон повернулся к строю мечников и оскалился диким зверем. Кровавый туман застил глаза, а зверь рвался изнутри, в клочья раздирая душу. Забор из сверкающих клинков дрогнул, заколебался и подался назад, подальше от безоружного человека с пылающими глазами.

Зверь вырвался. Тан прыгнул на клинки.

Он дрался отчаянно, не сдерживаясь и не размышляя, отдавшись во власть чудовища, что дремало в нем целых полтора года. И зверь ярился, беря реванш за долгое заключение.

Кольчуги рвались под пальцами, ставшими крепче стали. Удары вгоняли головы в плечи, ломали руки, прошибали ребра. Брызги крови алым туманом плавали в воздухе, оседая на мертвых телах. Сигмон не бил, он убивал. Шел по телам, пытаясь утопить ярость в чужой крови. Бывший курьер испуганно прятался внутри тела, покрытого чешуей, а во дворе таверны плясало кровавый танец самое настоящее чудовище.

Сначала он не понял, откуда взялась противная слабость в ногах и почему стали закрываться глаза. Показалось, что кто-то все же достал клинком и нужно только чуть подождать, пока закроется рана. Тан отступил, и трое уцелевших, не веря своему шальному счастью, метнулись к забору. С разбега запрыгнули на острые доски, раскорячились, как на дыбе, теряя на ходу сапоги, оставляя клочья одежды на остриях. Сигмон мотнул головой, прыгнул следом – зверь не желал упускать добычу – и взвыл от боли. В животе словно запалили факел. Боль плеснула вверх по горлу, криком вырвалась наружу, и только тогда Сигмон понял: отрава. Носатый хозяин таверны подсыпал ему какую-то дрянь в мясо!

Забыв о беглецах, тан рванулся к дверям. Он жаждал крови негодяя, хотел забить ему в глотку весь его дрянной обед... Но у самого крыльца его скрутило окончательно. Свет в глазах померк, голова налилась свинцом, а ноги подкосились. Из последних сил тан сделал несколько шагов вперед, споткнулся о ступеньки и навалился грудью на дверь. Ухватился за нее, сорвал с петель, отбросил в сторону, шагнул в таверну, выставив вперед руку... И замертво рухнул на пол.

* * *

Сначала боль кольнула щеку. Потом прыгнула в шею, скользнула меж лопаток вниз и полыхнула костром в пояснице. И только тогда Сигмон застонал и открыл глаза. И заморгал, пытаясь избавиться от серой дымки застившей взгляд – то ли туман, то ли дождь... Ночь, понял он. И очнулся.

Каретный сарай, посреди которого сидел тан, был пуст и темен. Сквозь дыры в крыше сочился лунный свет, но Сигмон и без него прекрасно все видел. Да и смотреть особо было не на что – обычная мастерская с верстаком, разобранными телегами, упряжью, развешенной по стенам... Вот только узник в колодках выбивался из привычной картины.

Сначала Сигмон не поверил глазам – таких оков он раньше не видел, хотя ему довелось побывать во множестве узилищ. Больше всего это напоминало кузнечную наковальню, разрезанную пополам. В нижней части сделали отверстия для ног, в верхней – для рук. Потом поставили друг на друга, и конечности пленника оказались вмурованы в огромный кусок металла. Он был невысок – как раз такой, что сидящий тан мог спокойно опустить голову на шершавую верхушку. Так он и сидел, согнувшись пополам и касаясь земли только седалищем. Это были самые крепкие оковы, какие только видел Сигмон. И это ему сразу не понравилось.

Он заворочался, попытался сдвинуть верхнюю часть колодок, но она оказалась прикована к нижней. Наверно, на той стороне были скобы, что связывали две части в единое целое. Тан их не видел и дотянуться до них не смог. Он пошевелился, пытаясь раскачать огромный кусок металла, но не преуспел – противная слабость разлилась по телу, а в животе вспыхнул комок боли. Отрава!

Сигмон застонал и прислонился щекой к холодным колодкам. Он ослабел настолько, что вряд ли сейчас мог бы порвать даже простые веревки. Быть может позже, когда он немного придет в себя, ему удастся разломать эти проклятые наковальни! Позже... А что было раньше? Он помнил двор, помнил обед, помнил нападение... Ворон! Тан сжал зубы, вспоминая предсмертный стон жеребца. Им это даром не пройдет, они ответят за все, что сделали. Они...

Тан вздохнул. Конечно, это ловушка. Эти загадочные «они» ждали его, устроив засаду по всем правилам. Отрава должна была свалить его прямо в таверне, за столом. Он просто слишком рано встал, почуяв беду. Засада во дворе была ерундовой, просто жалкой – без отравы он бы легко из нее вырвался. Солдаты и не собирались драться, просто должны были задержать жертву до тех пор, пока не подействует яд. А потом оттащить ее в темный сарай и заковать в кусок железа. Яд? Скорее – снотворное. Сигмон понял, что был нужен им живым – не зря стрелы разбивались о плечо. Лучники не промахивались, они били точно в намеченную цель. Просто не знали, что жертва закована в кольчугу от шеи до пупа. Значит, они не знали, кто он.

Пошевелив пальцами рук, тан снова вздохнул. Уже легче. Если они не знают, кто он такой, значит, есть шанс выбраться из этой переделки. Он сможет удивить тюремщиков, и очень скоро – надо только немного отдохнуть. Немного передышки, слабость уйдет из тела, и тогда... Но зачем им пленник? И почему такие странные оковы, явно рассчитанные не на человека, а на чудовище? Быть может, в таких держат упырей?

Сигмон тяжело заворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Потом поднял голову, прикрыл глаза и открылся ночи. Он слушал ее, грубо тискал, как матрос портовую шлюху... И нашел то, что искал. Горько усмехнулся.

Там, снаружи, ждали кровососы. Четверо Старших из Дарелена. Сигмон привычно поискал пятого – и нашел. Он стоял у самых дверей сарая, но не входил. Значит, упыри. Сигмон сглотнул – в горле пересохло. Что может быть желанней для кровососа, чем охотник на вампиров – ослабевший, беспомощный, закованный в железо? Или они не знают? Может, жители городка просто откупились им от тех, кто каждую ночь собирал кровавую дань? Быть может, его сменяли? Теперь для жителей Дарелена каждый незнакомец – подарок судьбы. Это чья-то спасенная жизнь, чей-то шанс дожить до следующего рассвета.