Пленница Белого замка - Елена Кутузова

Как только Корос наполнил мой рог медом, зазвучали тосты. Каждый из старейшин поднимался со своего места и обращался ко мне с поучительной речью. В основном — желали много детей, и описывали круг обязанностей морской жены. Как я и предполагала, заключались они в защите мужниной спины от вражеского клинка, и в рождении сыновей — крепких, здоровых младенцев. Дочери не приветствовались — мужская кровь даже для богов крепче и хмельнее.

Но, несмотря на то, что мне приходилось после каждого тоста полностью осушать рог, старейшины напились быстрее. Обряд перешел в обычную пьянку, и я тихонько выскользнула за дверь, прижимая к груди подарок — не приведи боги, что с обувью случиться. Оскорбление рода мне не простят.

Платье, которое принесли утром, я не постеснялась бы надеть и на прием в Замке. Бездонный черный цвет словно изморозь покрыла — тонкие, сверкающие стежки напоминали иней. Драконы, оплетенные травами. Из таких же серебряных трав — венец, удерживающий косы. Невесомая вуаль накрыла волосы и лицо легким туманом. Мягкие башмачки почти не чувствуются на ногах, хотя серебряная нить жесткая и тяжелая.

Перед тем, как вывести меня на улицу, плечи укутали теплым плащом. Тоже черным, с песцовой отделкой. И — тонкой серебряной вышивкой. Наряд, достойный Севера, где ночи длятся большую часть зимы, а снег мерцает в свете стеснительного солнца.

Хотя светило еще не вошло в силу, ветер пах весной. Сугробы осели, покрылись блестящей ледяной коркой. Тут и там ровное белое полотно прорвали плеши проталин. Они еще не заросли травой, земля в них напиталась талой водой и стояла, затянутая нежным ледком.

Магни ждал за воротами. Его рыжий с белой гривой жеребец тоже чувствовал весну и гарцевал, прося воли. Но сильная рука натягивала повод, заставляя смириться.

Мне предстояло ехать в санях. Их убрали заморскими коврами и застелили шкурой белого медведя — подарком жениха. Не один Корос охотился на свирепых хищников, которых приносили огромные ледяные глыбы.

Лошадка, запряженная в сани, испуганно зафыркала, попыталась вырваться, убежать. Ей не позволили, успокоили, но по толпе пронесся шепоток. А уж когда в небе появилась пара воронов и огласила округу громким карканьем, многие в открытую пожалели Магни — недобрый знак.

Но дружки, неженатые парни, наряженные едва ли не ярче жениха, пришпорили лошадей и с гиканьем помчались вперед, обогнав шествие. Вторя им, гости тоже расшумелись. Я видела, как провожавшие меня дварфы зажали уши руками и поспешили убраться обратно во двор. А нечего подглядывать!

Пока процессия добралась до холма, на котором ждала Ланглива и Корос, дружки проделали этот путь трижды. Лица людей посветлели — своей торопливостью и удалью парни отвели от молодых беду, которую сулили птицы. Шуметь, правда, не перестали.

Сани подъехали к подножию убранного цветными тканями и пестрыми лентами холма.

Магни взошел наверх первым, а меня на вершине встретил Корос. Поцеловал в обе щеки, и отступил в сторону.

А перед нами встала Ланглива. Вид у неё был недовольный, но отказаться поженить нас она не посмела. Как пояснили дварфы еще раньше, в этом случае Корос мог и без неё обойтись. Он — конунг, а значит, может сам представить меня богам и стихиям как жену своего сына.

Воздев руки к небу, шаманка запела. Тихо, протяжно. А потом, вскрикнув, вдруг закружилась на месте, притопывая ногами. Так, беснуясь в пляске, бегом спустилась с холма, и обошла его по солнцу. Песня временами переходила в вой, который подхватили собаки в усадьбе, а иногда Ланглива начинала выкрикивать одно только слово, и его подхватывали все гости.

Нам с Магни надлежало хранить молчание. Вуаль позволяла видеть происходящее, и мне удалось осмотреться.

Прямо перед нами плясал в круге из гладких камней костер. Не один танцевал — с ветром. Море пока сбросило ледяные оковы, но уже слышно, как оно дышит под крепким панцирем. Водная стихия еще спит, но морщины живых волн готовы сменить белую недвижную равнину. Вон, как неспокойна вода в большой полынье! Плещет на лед, сердится на то, что не может освободиться.

А Ланглива, протанцевав вокруг холма, вернулась к нам. Несмотря на прохладный день, на ней легкая одежда и пот струится по лицу. Голос охрип от криков, но шаманка держится.

Даже не переведя дух, представила Магни и меня воде, огню, воздуху и земле как мужа и жену. Попросила быть благосклонными к нам. И — протянула Коросу каменный нож.

Он оказался очень острым. Конунг легко надрезал мне и Магни запястья, проколов вены. Ланглива держала чашу, пока наша кровь, смешиваясь, не накапала небольшой лужицей на серебряное дно. Разбавила красным, тягучим вином, поднесла к губам сначала Магни, потом — мне. Оставшееся разделила между костром, проталиной, прорубью, и несколько капель выплеснула в воздух.

Запястья нам перебинтовали одной полотняной лентой. Рука тихо ныла, а я думала, как объясню отсутствие пореза завтра утром. Он уже начал зудеть под повязкой. У Магни, наверное, болит. Но жених даже не поморщился, словно это царапина. Хотя я видела — Корос надрезал его руку куда глубже, чем мою. Ну, что поделаешь, если северяне так в приметы верят! Дварфы еще вчера мне всю церемонию расписали. Считается, что у кого глубже порез, тот и станет главенствовать в семье. Нет, в том, что мужчина — глава, никто и не спорил. Но в настоящей-то жизни всякое случается. Жена тоже может быть с характером. Вот и осторожничали северяне, принося в жертву богам собственную боль.

Гости внизу кричали, приветствуя вновь рожденную семью. Магни, теперь уже по праву мужа, свел меня с холма за руку, следя, чтобы я не наступила на голую землю. Сани подогнали к самой дорожке из полотна, но, на всякий случай, под полозья кинули овчину. Вдруг невеста оступится.

Как только я устроилась поудобнее, со стороны моря послышалось воронье карканье. До того злое, что, казалось, сама зима решила вернуться на птичьих крыльях.

Но навредить ей помешали. Снова сорвались в галоп хирдманны, а гости подняли гвалт, заглушая карканье смехом и песнями. И не умолкали, пока не добрались до усадьбы.

Там сделали остановку.

Магни спрыгнул с лошади прямо в сани. А его друзья тем временем разложили на снегу широкий отрез ткани. Прикатили бочку, выбили заглушку. В воздухе запахло летом: пряным, кружащим голову хмелем, сладким августовским медом…

Наполнили турьи рога. По самый краешек, отделанный серебром. Старейшины подходили к саням, и, приняв рог, желали нам жарких битв, и не менее горячих ночей. Удачи в море и попутных ветров, что уберегут от штормов. На алую ткань ложились дары: сундучки и ларцы с украшениями и дорогой одеждой, разная утварь. И оружие, которое предназначалось не только Магни, но и мне.

Поздравив, старейшины вместе с женами удалились в Длинный Дом. Их места заняли женатые ярлы и хирдманы.

Снова потек в рога мед, вновь зазвучали приветственные речи, и ткани почти не стало видно под подарками. Пожелав нам счастья, семейные пары удались.