Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

Разумеется, далеко не факт, чтобы силы, высвобождаемые этими химическими соединениями, обязательно оставались неуправляемыми. Даже самую сильную кислоту при умелом обращении с нею можно использовать как инструмент для достижения важных целей. Да и что, собственно, представляет собой рассказ о первой волне исследователей, как не историю поиска соответствующего «сосуда» для этих сильнодействующих соединений? За десятилетия работы исследователи опробовали несколько различных возможностей, по-разному их называя: психомиметики, психолитики, психоделики и, немного позже, энтеогены. Ни одна из них не оказалась совершенной, но каждая олицетворяла различный подход в умении регулировать силу этих компонентов, и каждая предлагала ряд методик по их использованию, равно как и теоретическую базу. Если где и разошлись пути Лири и возглавляемой им контркультуры с путями первого поколения исследователей, так это именно в вопросах отношения к «сосуду», потому как Лири и иже с ним считали, что психоделики не нуждаются в каком бы то ни было «сосуде» – ни в медицинском, ни в религиозном, ни в научном – и что неконтролируемый подход к ним по принципу «сделай сам» сам по себе прекрасен. Да, он сопряжен с риском, как оказалось, и не застрахован от ошибок, но как бы мы установили это, если бы не экспериментировали? До 1943 года наше общество никогда не имело в своем распоряжении столь сильнодействующих препаратов, воздействующих на ум и изменяющих сознание.

Другие общества давно, плодотворно и успешно «сотрудничали» с психоделиками, и примеры этого сотрудничества, знай мы о них и обрати на них внимание, могли бы избавить нас от множества проблем и трудностей. Но, вероятно, тот факт, что мы рассматриваем эти общества как примитивные и отсталые, не дал нам возможности учиться у них. А мы могли бы научиться очень многому, и в первую голову тому, что эти мощные лекарственные средства очень опасны – и для индивидуума, и для общества, – если их не поместить в прочный социальный сосуд, то есть в жесткие рамки ритуалов и правил (протоколы), которые бы регулировали их эксплуатацию, при обязательном участии «проводника» – человека, которого мы обычно называем шаманом. Психоделическая терапия – метод Хаббарда – ощупью шла к прозападной версии этого идеала, поэтому так называемый прозападный шаманизм лучше всего соответствует этому протоколу. Молодым американцам 1960-х годов, которым были внове и сами психоделики, и даваемые ими ощущения и которые воспитывались совсем в других традициях, сама идея привлечения к этому процессу «мудрых старейшин», вероятно, показалась бы сумасбродной и не имела бы шансов на успех. Но именно в этом, на мой взгляд, и состоит главный урок проводившихся в 1960-е годы экспериментов с психоделиками – в понимании необходимости найти подходящий контекст, или сосуд, для этих мощных соединений и даваемых ими ощущений.

Говоря о границах, нельзя не сказать и о том, что в 1960-х годах психоделики проложили по крайней мере одну из них, причем такую резкую и четкую, какой еще не было на нашей памяти; речь идет о границе между поколениями. Сказать что-то определенное по поводу того, каким образом и какой именно вклад внесли психоделики в контркультуру 1960-х, довольно нелегко, потому как здесь участвовали и многие другие силы. С психоделиками или без них, но контркультура, несомненно, все равно бы возникла, просто война во Вьетнаме и призыв в армию если и не ускорили ее приход, то сделали его более чем вероятным. Но та форма, в которую отлилась контркультура, и ее различные стили – музыка, искусство, литература, дизайн и общественные отношения, – несомненно, были бы совершенно другими, не будь этих молекул. Психоделики внесли также посильный вклад и в политику 1960-х, в ее атмосферу и настроение, которые, по мнению Тодда Гитлина, лучше всего характеризует словечко «будто», – ощущение, будто теперь все доступно, будто в жизни не осталось ничего неоскверненного, будто можно начисто стереть саму историю (вспомните кислоту!) и начать создавать мир заново, с нуля.

Но в той мере, в какой потрясения 1960-х годов были результатом необычайно резкого раскола между поколениями, в той же, если не в большей мере вина – или, наоборот, честь – за возникновение этого раскола, этой «бреши» между поколениями лежит именно на психоделиках. потому как в какой еще период истории молодежь западного общества совершала очищающий обряд посвящения, с которым предшествующее поколение было бы совершенно незнакомо? Традиционно обряд посвящения символизирует преемственность поколений, когда молодежь, вступающая в жизнь, как бы проходит через препятствия и врата, воздвигнутые старшим поколением, чтобы перейти на другую сторону и занять свое место в обществе взрослых людей. Но не так обстояло дело с психоделиками и психоделическим посвящением в 1960-е, когда молодые паломники, пускавшиеся в необычное путешествие, в результате, по его завершении, оказывались среди психических ландшафтов, совершенно неведомых их родителям. То, что это уже больше не повторится, служит поводом надеяться на то, что следующая глава истории психоделиков будет не столь противоречивой.

Возможно, именно в этом и заключается нетленная лепта, внесенная Лири: воспламенив или взбурлив целое поколение – поколение, которое годы спустя примет на себя бразды правления всеми нашими учреждениями, – он помог создать те условия, которые привели к возобновлению психоделических исследований.

* * *

В конце 1966 года вся затея с новой наукой психоделикой провалилась и все исследования были полностью остановлены. В апреле того же года компания Sandoz, надеясь спасти свою репутацию и выйти чистой из скандала, разразившегося вокруг того препарата, который Альберт Хофман назвал «проблемным ребенком», изъяла из оборота ЛСД-25, передав остававшиеся его запасы правительству США и закрыв большинство из тех 70 исследовательских программ, которые осуществлялись под ее контролем.

В мае того же года в сенате проходили слушания по вопросу об ЛСД, в ходе которых Тимоти Лири и Сидни Коэн давали показания. Оба отважно пытались восстановить психоделические исследования в правах, доказывая, что необходимо отделять законное использование ЛСД от его использования на черном рынке – границей, которую правительство ныне решительно вознамерилось стереть. К своему удивлению, самого сочувственного слушателя они нашли в лице сенатора Роберта Ф. Кеннеди, чья жена Этель, по слухам, успешно прошла курс лечения с помощью ЛСД в Голливудской больнице в Ванкувере, одном из аванпостов Эла Хаббарда. С пристрастием допрашивая руководство Управления по санитарному надзору о его планах закрыть многие из оставшихся исследовательских проектов, Кеннеди задал каверзный вопрос: «Если они [эти проекты] были перспективными шесть месяцев тому назад, почему же теперь они не перспективны?» Если психоделики запретят и вытеснят из сферы медицины по причине их незаконного там использования, сказал Кеннеди, то это будет «потеря для всей нации. Вероятно, мы упустили из виду тот факт, что они, если их использовать должным образом, могут быть очень, очень полезными в нашем обществе».

Но Кеннеди своим выступлением ничего не достиг. И, вероятно, тому виной Лири и сами психоделики, снискавшие к тому времени такую репутацию, что о проведении какого бы то ни было различия уже не приходилось говорить. В октябре примерно 60 исследователей, работавших в разных местах на территории Соединенных Штатов, получили письма из Управления по санитарному надзору с приказом прекратить работу.