Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова

Стоял конец сентября. Год был щедр на урожай ореховых, и Ольга в один из дней отправилась в лесной массив на сбор орехов. Собрала несколько и у ствола одного из деревьев обнаружила рукотворную горку, прикопанную листьями и травой. Нашла палочку, ковырнула и ахнула: настоящий погребок с грецкими орехами! Оглянулась – никого. Постояла, подождала: «Может, подойдёт хозяин?» Никто не подходил, лишь белки мелькали, пугая тишину. Ольга наполнила сумочку и отправилась домой. На лоджии высыпала орехи на бумагу, где сохли ранее собранные, и убрала то, что напроказил Шкодник.

Через несколько дней её остановила соседка с нижнего этажа.

– Что там у вас на лоджии?

– Не поняла… – насторожённо встрепенулась Ольга.

– В смысле, что там у вас хранится?

– А что?

– Да бельчонок к вам повадился.

– Бельчонок?.. Белки по деревьям лазают – не по лоджиям.

– А вы приглядитесь. Ранним утром по стене он чик-чик-чик – и на лоджию. Конкретно вашу. Я проследила.

– В углу у меня грецкие орехи сохнут. Только зачем им балкон – кругом полно ореховых деревьев!

– У вас готовенькие, в куче, а на деревьях добывать и чистить надо. В эту пору они их где-то прячут, а в голодное время откапывают.

– Значит, Бельчо-онок… – выдохнула Ольга, – определилось имя.

И рассказала, что происходит на лоджии.

В очередной раз, как только за балконной дверью раздались посторонние звуки, она затаилась за тюлем… К добыче Бельчонок двинулся, как партизан: шажок— взгляд на окно, шажок – и снова взгляд. Добрался до цели, затолкал орешки за обе щеки, прыгнул на перила и, озираясь на окно, ковырнул в одном из цветочных горшков рядом с саженцем. Продолжить ему работу Ольга не дала – с руганью, будто он понимал, рванула дверь.

– Ах ты, шкодник! Тебе что – земли мало? Устраивай склад у себя в дупле!

Её тираду и последовавшее ворчание Бельчонок дослушивал на высокой сосне за окном. Орешки Ольга убрала в пластмассовую упаковку, и с того дня на лоджии воцарилась чистота. Выследить Бельчонка не удавалось – он всегда был настороже. Стоило чуть-чуть колыхнуть тюль – он тут же испарялся, мелькал лишь рыжий хвост. Если его не пугали, добирался до пластмассовой упаковки и бил по ней лапками.

Ольга выложила на перила тыкву. Бельчонок приблизился, понюхал и скрылся. Видать, блюдо пришлось не по нраву – тыква всю неделю так и пролежала. Выложила яблочные дольки. Они начали пропадать лишь подвяленные.

При очередном визите Бельчонка Ольга отодвинула тюль – вниз в этот раз, он, к удивлению, не юркнул. И вот уже через стекло они глядят глаза в глаза: Бельчонок – насторожённо, Ольга – с любопытством. Как только она сделала шаг к двери на лоджию, он отвернулся и молниеносно спустился по стене, цепляясь цепкими коготочками за мельчайшие неровности, – скалолаз да и только!

Наступили холода. Ольга занесла цветы, выложила на перила несколько орешек, но Бельчонок стал появляться всё реже и вскоре совсем исчез.

Зимой из цветочных горшков полезли незнакомые ростки. После очередных ростков Ольга догадалась расковырять землю и, к изумлению, выкопала беличьи «ухоронки» – орехи!.. Выкопала, да, видать, не все: всю зиму то тут, то там в цветах появлялись теперь уже ей привычные ростки.

Когда весной на лоджию Ольга вынесла цветы, на ковре снова появилась земля. Чьи это проделки и кого выслеживать, для неё загадкой уже не было – предстояло лишь подкараулить, когда Бельчонок примется скрести и обнаружит свой тайник. Как только она делала шаг к двери, нежданный гость мгновенно исчезал. И всё же он поймался. В том месте, где он зацарапал, Ольга вырыла два прошлогодних ореха.

Запасливый трудоголик помнил, где девять месяцев назад сделал «ухоронку»!.. Память без признаков альцгеймера – обзавидуешься!..

– Здравствуйте, – раздалось со спины, и Татьяна, вздрогнув, недовольно поздоровались.

– Я Нина Свихрева, вот посмотрите, мы у массажиста встречались, забыли? – вытащила женщина себя, Нину Свих-реву, из сумки. – Смотрите: это моя золотая свадьба. Платье из жёлтого шёлка, клёш до пола. Длинный, длинный пояс переходит в большой бант— видите? Сумочка тоже жёлтая, а как же – в цвет платья. Туфли белые, но с золотой полоской. А это я с мужем, – тыкала она на костюм мужчины, из нагрудного кармана которого торчал жёлтый уголок под цвет галстука из того же шёлка, что и платье. – В итальянском ресторане отмечали. Порции там большие, столы богатые. Цветов надарили, едва унесли!

Выдав всё это, Нина Свихрева с гонорливым выражением умолкла, и Татьяна вспомнила поликлинику, очередь на массаж и квадратное лицо с чёрной „химией”, что делала квадратное лицо ещё квадратней. Возраст накладывает на лица стариков, как правило, печать доброты, сочувствия, либо отстранённости, а тут – самодовольство и надменность. „Интересно, кем она проработала и чьей была женой?”– неожиданно подумала Татьяна.

Оказалось, жили они в одном доме, а фото, которые Нина постоянно носила с собой, служили приманкой для знакомств – в очередях, магазинах, парках, улицах, общественном транспорте, вокзалах. Если к фото проявляли интерес, она вытаскивала другое, насаживая встречных всё глубже на крючок.

– А это мой балкон. У меня на Украине и сад был лучше всех.

Случалось, с нею соглашались:

– Да-а. Балкон убеждает.

– А работала я старшим бухгалтером в Министерстве Внутренних дел города Артёмовска. Мои друзья – порядочные люди: учителя, врачи, артисты, профессора.

После этих слов одни подозрительно вращали глазами, замолкали и теряли к ней интерес, другие начинали заискивать: с профессорским кругом знакомятся не каждый день… Если фото не вызывало интереса, Нина начинала убеждать, что не выдумывает, – она-де честная, порядочная, никогда не обманывает; её и соседи любили, и на работе уважали.

Узнав, что Татьяна собирается в Египет, Нина стала убеждать весь двор, что объездила полсвета, что каждый год («бывало, и два раза в году») ей выделяли путёвку на курорт либо в дом отдыха, потому как её любили, ценили, уважали.

Знакомые по Артёмовску, которым Нина названивала каждый день, присылали к праздникам открытки, которые она, как и фото, носила всегда с собой. Читать открытки Нина навязывала не только Татьяне, но и всем, кто хотя бы раз имел „счастье” видеть её фото. Чтобы не ссориться, Татьяна пробегала глазами по открыткам и возвращала их со словами:

– Хорошие у тебя друзья, Нина.

– А я, значит, нехорошая?

– А что ж в открытках нет ни слова о твоём Николае?

– Так мне же пишут!

– Ну да, глаза слезятся от книг, а не открыток, – намекала Татьяна на то, что книг Нина не читала.

Мужа Николая называла она не иначе, как „Моё сокровище”, на что он обычно реагировал хмыканием. «Не достойная этих хмыканий» Нина отплачивала ему упрёками либо бойкотами. Когда она выдумывала то, чего никогда не было, либо все разговоры сводились к ней, чистюле („под тумбочкой по нескольку раз в день протираю”, „салфетку на гладильной доске меняю в зависимости от цвета полотенца”), Коля хлопал дверью, садился на велосипед и на весь день уезжал в лес, однако от упрёков, что он не дорожит репутацией жены, его это не спасало.