Клон-кадр - Павел Тетерский

Владислав потихоньку слетает с катушек, мне кажется, он уже готов броситься на Ролана Факинберга со своими маленькими пухлыми кулачками.

— По понятиям… лизать… значит — петух! — выдавливает он из себя (уж ему-то наверняка не раз объясняли все про понятия), а покрасневшая голова грозит разорваться, гнилым помидором лопнуть от смеси гнева, брезгливости, боязни прослыть (в очередной раз) петухом и печального осознания только что наё…энным человеком того факта, что он снова вышел из ситуации полным лохом. Его прорывает: — Я… Ты обещал… Пошел ты на х…, сука, пидор! Отдай мне мои бабки, и я ухожу, блядь. Или тебе пи-…дец. Со мной такие фокусы не прокатят.

Я почти в предвкушении драки — я хочу видеть эту смешную потасовку двух низкорослых толстых хоббитов. В конце концов даже не важно, кто кому навешает, да и сами дерущиеся коротышки — смешно, но не настолько, чтобы не заметить главного. Я хочу увидеть, как ситуация выходит у него из-под контроля. Как он первый раз в жизни сталкивается с чьей-то волей, которую не удается переделать под свою собственную — вот чего я хочу. (Сцена в летнем кафе — не из той оперы: он так и не понял, что воля тогда была моя.)

При этом мозгом я понимаю, что ничего подобного не случится. Потому что в таком случае шоу бы не показали. Просто не было бы одного выпуска, и все. Никто бы даже не заметил, а с остальными участниками передачи расплатились бы по немного завышенным тарифам, чтобы не пускали ненужные слухи. Определенно.

Владислав лезет рукой себе за шиворот (шорт-слив от «Матиник» ползет наверх, обнажая белый желеобразный участок спины, кое-где поросший одиночными волосками) — так, как будто собирается вытащить оттуда автомат Калашникова и перестрелять всех, включая оператора и технический персонал, но на самом деле всего лишь срывает с себя микрофон, бросает его оземь (звуковое сопровождение: злостный щелчок, усиленный аппаратурой) и направляется вон. Ближе к концу сцены на пути у него возникают два качка в желтых тишотках: на лицах — улыбки (как учили), но последующие события с их появлением становятся предельно ясны. Я перевожу фокус с одного из десятка телеэкранов, светомузицирующих из-за давно нечищеной витрины, на саму витрину: магазин видеотехники, возле которого я тупо зависаю уже минут двадцать, экономит на уборщике, это очевидно; за слоем пыли — расплывчатый силуэт: мое собственное отражение. Так получается, что даже здесь оно накладывается на образ Ролана Факинберга. Как в жизни.

Я достаю фотоаппарат: вот это будет реально классный кадр. Навожу резкость на свое отражение, Ролан Факинберг — не в фокусе, но не настолько размазан и расплывчат, что его нельзя будет узнать. Какой-нибудь Дали или Малевич назвал бы этот снимок: «Проекция расплывчатого телешоу на отражение безымянного субъекта в пыльной витрине обывательского магазина». Супер. Я делаю несколько снимков, меняя выдержку, диафрагму и положение собственного тела (чуть вправо, чуть влево, поменять позу).

Мне (как и вам, как и всем, на кого рассчитана повальная реклама и насаждение собственного культа — я знаю, что это такое) никуда не деться от этой лыбящейся в объектив физиономии. Черта с два вы уйдете от человека, который не сделал вам ничего плохого, но которого несмотря на это с каждой минутой все больше и больше хочется задушить. Своими руками. Впрочем, не факт, что даже в этом случае он не будет дергать за прикрепленные к ним ниточки. У каждого ведь свои отношения с жизнью, свои счеты. Поэтому всяко может произойти. Я всегда считал, что моя сестренка была не права — ни к чему накладывать на себя руки, достаточно просто дать знак другим: желающие привести приговор в исполнение всегда найдутся.

Я хочу сказать: я далек от мысли, что убийство Ролана Факинберга было бы идеальным убийством. Но постепенно начинаю понимать этого придурка Чепмэна и всех остальных ублюдков, которые тратят годы жизни на организацию и осуществление убийства всеобщих кумиров и идолов поколений.

Я убираю «Зенит» обратно в рюкзак, а рядом с моим отражением откуда-то (из высших материй?) вырисовывается еще одно: согбенный силуэт, угловатые движения, ни секунды на месте. Даже не утруждаясь перевести взгляд на первоисточник, я узнаю типаж: старый джанки, ныне сидящий на кислоте и скоростях, которого терпят на транс-тусах из жалости и иногда кормят на вписках (по той же причине).

Старый джанки — это джанки моего возраста. Я имею в виду: чтобы стать старым джанки, необязательно доживать до возраста Берроуза. Достаточно того, чтобы вас можно было опознать по отражению в грязной (даже в грязной) витрине. Это само по себе о многом говорит.

Джанки, судя по всему, тоже уставился в телевизор (точнее, в один из телевизоров — не факт, что в тот же, что и я). На экране всех поганых ящиков — двое в желтых тишотках, держащие Владислава параллельно полу и тыкающие его головой в старческую промежность. Владсислав: долго брыкается, норовит боднуть бомжиху головой под дых, но в конце концов один из носителей желтых маек хватает его железной пятерней за шею, и тому не остается ничего иного, как, униженно высунув язык и задержав дыхание, совершить глубокое проникновение в старуху.

Зрительный зал: заходится в овациях.

Ролан Факинберг:

— Ну, вот и все! Теперь ты стал счастливым обладателем четырехсот семидесяти баксов, Влад!

На пол студии — крупным планом — плюхается блестящий от слюны и слизи мятный леденец. Озвучка: рвотные позывы Владислава. Следующий кадр: желторубашечники отечески похлопывают Владислава по плечу, усиленно скалясь в камеру.

Владислав: тоже улыбается. Улыбка на раскрасневшемся круглом лице смотрится как ножевой надрез на корнеплоде редиса или джонатановском яблоке. Все правильно: люди должны решить, что это часть шоу. В его ситуации единственно возможный вариант поведения — сделать вид, как будто все было задумано с самого начала, а потом с гордо поднятой головой дойти до дома и повеситься.

О сценарии телешоу: вообще-то без него, как вы сами понимаете, нигде не обходится. «Окна» с Дмитрием Нагиевым, «Девичьи слезы» и прочая телевизионная околесица. Все расписано изначально, все роли и реплики, вплоть до самого последнего матерного выкрика из зала. Гонорары дешевых артистов, осаждающих их кастинги: герой — 1000 рублей, репликант — 300–500 рублей, зритель — по-моему, рублей 100, но кое-где и бесплатно. Точнее, платой является сама возможность засветить свое искрящееся примитивным счастьем лицо на голубых экранах и потом гордо заявить в своей родной промзоне на собрании местечковой общественности: «Я был на ТВ».

Ролан Факинберг — именно кумир. Ваш кумир. Идол вашего поколения (пусть даже уже и не выяснишь, какого именно: буквы латинского алфавита — X, Y, Z — давно кончились, да и вообще с поколениями в последнее время полный бардак). С появлением рейтингов популярности и анонимных интернет-голосований отслеживать идолов поколения стало очень легко, и теперь вы не отмажетесь. Хайтек, блин.

Так делается везде, но не здесь. Не у Ролана Факинберга. Ему интереснее сломать, подчинить. Думаю, передача с Владиславом стала его любимой за все время. Потому что улыбчивые покорные дебилы с некоторых пор начали всем приедаться. И ему, и зрителям. Этот глупый толстун Владислав был как раз тем, что ему требовалось на тот момент. Той мутной водичкой, без присутствия (время от времени) которой не обходится ни один настоящий омут или замут.