Клон-кадр - Павел Тетерский

На подобные разводы я уже лет десять как не ведусь — в этой стране свидетели обычно ретируются с места происшествия гораздо раньше, чем потерпевшие или подозреваемые. Я даже не реагирую на эту реплику — выдерживаю паузу.

Парадокс, но в данном случае менты мне помогли. Насколько я понимал, их «уазик» как нельзя более кстати вырулил откуда-то как раз в тот момент, когда подозреваемый Бубнов собирался меня прикончить или по крайней мере изуродовать, поэтому скорее всего ему пришлось сделать ноги.

Странно, но уже второй раз (третий, если считать клоновский камелот) за довольно короткое время в мои махачи вмешиваются обстоятельства извне. Надо думать, у моего ангела-хранителя столько же работы, сколько было бы у вратаря «Алании», попади она вдруг (совершенно случайно) в Лигу чемпионов. Непонятно только одно: кому я там нужен? Зачем???

…Я обвел взглядом толпу зевак, собравшуюся вокруг (разумеется, собравшуюся уже после, уже тогда, когда в наличии имелись только менты, «уазик» и тело без особых признаков жизни) и спросил:

— Ну что ж, тогда отвезите их в участок и снимите с них показания.

Непроизвольно смотрю на редакторскую ксиву (паспорт: все еще открыт). «Странно, узнаю себя в зеркале, тот же мудак, лишь немного помятый». Очередная стихотворная строчка из предыдущей биографии, всплывшая (на тему) в мозгах. Уже не помню, чья именно. Что-то из песенного наследия. Из тех текстов (тысяч текстов), которым было суждено пару-тройку раз быть исполненными для трехсот (максимум) пьяных студентов, а потом занять причитающуюся полочку в архиве мирового музыкального спама.

Однако же. Я ничуть не изменился по сравнению с этой фоткой… Шутка. Не забудьте поставить смайлик.

Очень медленно — так, чтобы не закружилась голова — встаю с асфальта, опираясь (здоровой) рукой на стену. Скорее всего он не стал бы меня убивать. Во всяком случае, не здесь. Не в центре утыканного камерами наружного наблюдения города в разгар часа пик. Думаю, он бы отделался одной из своих излюбленных безобидных шуток. Например: вырезать ножиком на лбу бессознательно лежащего тела надпись «Чмо» (варианты: «Лох», «X…»). Были прецеденты. Особый цимес таких надписей состоит в том, что даже при очень хорошо наложенных швах буквы читаются. Если, конечно, не обратиться к услугам пластических хирургов, но у людей, имеющих дело с Бубновым, нет денег на пластических хирургов.

Принимаю вертикальное положение (голова: кружится, но едва заметно). Сегодня мой день — уже давно (очень давно) мне так не везло.

Продолжение стихотворной строчки: «Только друзья, что вчера еще верили, теперь не вернутся обратно». Не то чтобы очень рифмуется, надо сказать. К тому же, это не про меня — у меня друзей нет. Уже давно.

Был Клон, но Клона теперь нет. Были другие, но мы уже давно друг другу не верим… Мысль не в тему: получается, что все-таки это про меня. Н-да.

Менты: что-то обговаривают вполголоса, косясь в мою сторону. Им ничего не светит, с какого боку ни подойди. Я — не подозреваемый, а потерпевший. Подозреваемый сделал ноги, а они, естественно, не стали его догонять. Поэтому у них нет повода везти меня в обезьянник — все проходит по единственно возможному сценарию:

— Заявление писать будешь?

— Нет, конечно.

Разочарованно и неохотно:

— Всего хорошего, блядь.

Сержанты разворачиваются ко мне жопами (уже в меру обрюзгшими, откормленными и провисающими) и неспешной походкой движутся в направлении ржавого «уазика», чтобы вытащить из бардачка и с чувством выполненного долга сожрать слипшиеся прогорклые бутерброды, которые им приготовили с утра их непривлекательные жены с дешевой химией. Жены в спортивных костюмах, в вареных мини с рынка, в халатах с дырками на локтях. Суровые будни работников охраны общественного порядка… Хотя нет, вру: насколько я помню, в «уазике» нет бардачка. Не предусмотрен минималистической конструкцией.

Зеваки: потихоньку разошлись, я: подобрал с асфальта ремень, купил в ларьке бутылку ледяной бонаквы (спасибо дяде мусору за дельный совет) и приложил к виску. Средних лет палаточная мадам, наблюдавшая (скорее всего) за всем из своего всевидящего окошка, предложила мне бесплатную помощь в виде бинта, перекиси и почти всего стандартного содержимого аптечки, которую, как я выяснил в процессе, их обязывает держать санэпиднадзор.

А также — в виде своих заботливых рук. Видимо, у нее был сын моего возраста. Или что-то в этом роде. Все выглядело очень трогательно. Мать анально-палочного Антона из шоу Ролана Факинберга поступила бы на ее месте точно так же.

За десять минут внутри ларька я узнал о ней много интересного. Например, что в молодости она работала каким-то фельдшером. И что как (бывший, но все же) фельдшер она настоятельно рекомендовала бы мне обратиться в травмопункт, потому что на такие порезы нужно однозначно накладывать швы, иначе они будут заживать хрен знает сколько времени, а впоследствии мутируют в безобразные шрамы. Я сказал, что скорее всего ближе к вечеру действительно обращусь в травмопункт, но сейчас мне нужна просто хорошая повязка, так, чтобы не кровило, потому что меньше чем через час меня ждет очень выгодная работа, от которой не стоит отказываться даже из-за пореза.

Я говорил правду. Я действительно собирался (потом) наложить швы.

После врачебных процедур мы покурили (почти негнущейся порезанной рукой я прижимал к виску лед из ее морозильника), а уже на выходе, на пороге, я умылся бонаквой (она оказалась газированная, хотя я просил без газа — забыл проверить, но после всего того, что добрая тетка для меня сделала, было бы скотством попросить ее заменить уже початую бутылку), поблагодарил даму и вышел вон. Курить в ларьке мне не понравилось — это практически то же, что курить в тамбуре поезда дальнего следования: кубометры отработанного никотина, заползающего во все углы, складки и щели, и одежда, успевающая безнадежно провоняться (затхлостью и безысходностью) всего за одну сигарету.

Сам не знаю чего ради я забычковал (уже на улице) в еще не высохшую лужицу собственной крови, а потом вытащил из рюкзака фотоаппарат и отснял несколько по-настоящему хороших кадров: красная вязкая масса и наполовину утонувшая в ней, но все еще дымящаяся недокуренная сигарета (в таком декадентско-эстетском антураже язык просто не поворачивается назвать ее бычком).

Потом я снова подошел к палатке.

— Я еще хотел сказать. Спасибо, что не стали свидетелем.

Она что-то начала говорить в ответ, но я не расслышал — ушел. Не люблю слушать ответы на собственные похвалы, благодарности и комплименты — обычно они получаются лживыми. Люди в этом не виноваты, просто так выходит. Само собой. Всегда, когда начинаешь распинаться. А они всегда распинаются — им кажется, что простого кивка головы здесь недостаточно. Может, потому, что реальные благодарности за реальные поступки (имеется в виду: не за хорошие продажи на работе и не за вкусный ужин для домочадцев, а за что-нибудь настоящее — спонтанное и правильное) они слышат крайне редко, и им хочется посмаковать, распробовать момент.