Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн

– Адвокатов я уже подключил, Карлик. Даже если мы с тобой присядем, Сажа нищей не останется. Уильямс пока молчит, остальные – ещё неизвестно. Чёрную вдову ребята ищут. Ей не жить, что бы ни случилось. Но Мелиссу…

– Что Мелиссу?! – вызверился на Бен-Галлеви Карл. – Её надо достать. Вот что – найди её мужа, я хочу поговорить с ним, прямо сейчас. Скажи, пусть не трусит, его не трону, да он и ни при чём. Эта сучка обвела вокруг пальца всех, и его в первую очередь.

Как же я допустил это, навязчиво думал Карл, оставшись в кабинете мэра один. Как же позволил этой дряни войти в доверие. Ведь меня предупреждали, Носатый предупреждал, я ничего не желал слушать. Переиграла она меня, всех переиграла, обставила. Ради чего? Он не понимал, до него не доходило, отталкивалось. Ради чего пятнадцать лет изворачиваться, врать, подставлять, ложиться под всяких подонков. Сколько ей платили там, в ЦРУ или откуда она? Наверняка гроши в сравнении с тем, что платил ей он. В результате проиграли все. И она сама проиграла. Даже если Карл её не достанет, проиграла вчистую. Завтра он распубликует то, что на неё есть, это за считаные дни разойдётся по стране и поставит крест на любых её планах, каковы бы они ни были.

– Вы хотели меня видеть, господин мэр?

Карл поднял глаза на посетителя. Вот как, значит, выглядит прикрытие этой стервы, подумал он. Крепкий, особенно для именитого учёного, с открытым взглядом. Резкими чертами лица похож на брата-сталкера и упрям, наверное, не меньше того.

– Садитесь, – бросил Карл. – Сочувствия, сопереживания, соболезнования оставьте при себе. Я хочу вам показать кое-что. Любуйтесь.

Он развернул компьютерный монитор так, чтобы посетителю был виден экран. Следующие десять минут оба молча смотрели на смонтированные в единый видеоролик кадры.

– Довольно, – понурившись, попросил визитёр. – Зачем вы показали мне это?

– Надеялся, что вам понравится, – с издёвкой ответил Карл. – Здесь ещё на полтора часа материалов. Я хочу понять, доктор Пильман. Ваша жена обманывала меня, своего патрона. Обманывала всех, кого вы видели только что в кадрах. Обманывала полицию, друзей, знакомых, всех подряд. И, наконец, обманывала вас. Мы все оказались слепыми, но вы-то, доктор, вы не могли не видеть, что вас водят за нос?

– Бедная девочка, – устало проговорил визитёр.

– Что? – изумился Карл. – Что вы сказали?

Посетитель тяжело вздохнул и посмотрел Карлу в глаза. Минуту они молча, не мигая, мерились взглядами. Затем доктор Пильман опустил голову.

– Знаете, Карл, – сказал он, – ещё вчера я готов был возненавидеть её, ведь она, по сути, поломала мне жизнь. А сейчас мне её жалко.

Карл поднялся, достал из шкафа початую бутылку коньяка и две рюмки.

– Будете? – спросил он.

Доктор Пильман кивнул. Карл разлил по рюмкам. Не дожидаясь собеседника, опорожнил свою.

– Я жутко, немыслимо хочу спать, – сказал он. – Я не стану спрашивать, почему вам жалко убийцу моего сына, которая, по вашим же собственным словам, поломала вам жизнь. Но я позвал вас, чтобы спросить: зачем, вы полагаете, она всё это сделала?

Посетитель повертел в руках рюмку с коньяком, но пить не стал.

– Я думаю, – не поднимая глаз, сказал он, – что она нам чужая. Всем нам.

– Что? – удивился Карл. – В каком смысле чужая?

– Понимаете, мы с вами очень разные люди, во всём, чуть ли не антиподы. Но мыслим мы, что вы, что я, что мой брат или его жена, ваша приёмная дочь, одинаковыми, общими для всех нас категориями. Каждый из нас знает, что в этом мире у него есть свои, те, кто его окружает, любит, доверяет ему. Каков бы он ни был, что бы ни творил, какими бы методами ни пользовался и какие преступления бы ни совершал, мир для него разделён на своих и чужих. А для Мелиссы чужими были все до единого. У неё вообще ничего не было, кроме одного абстрактного принципа, одной абсолютной, доведённой чуть ли не до абсурда идеи, понимаете? По сравнению с этой идеей судьба любого человека, включая её собственную, – не столь важна. А заодно всё, из чего понятие «судьба» складывается: успех, благосостояние, карьера, любовь, семья, – для таких как она, это попросту вещи второго плана.

Карл заснул, едва коснулся головой подушки, и пробудился лишь на следующий день к полудню. В окна бился струями злой сентябрьский дождь, а гремело так, будто Рексополис подвергся артиллерийской атаке.

Карл наскоро привёл себя в порядок и из спальни двинулся в кабинет. В приёмной вместо секретарши его ждала Сажа.

– Люди разбегаются, Карлик, – сказала она грустно. – Начальник охраны удрал ещё вчера, вместе с семьёй. Так что теперь вместо него я. Вместо секретарши тоже.

– Начальник охраны? – переспросил Карл ошеломлённо. – Не может быть.

– Может, Карлик, может, – криво усмехнулась Сажа. – Он ведь не хармонтский, противоэмиграционные законы на него не распространяются. С тобой хочет поговорить Носатый. И ещё один человек.

– Да, конечно, проси, – автоматически ответил Карл и двинулся к кабинету. – Погоди, что за человек? – остановился он в дверях.

– Мой муж. Ян сказал, что ты можешь рассчитывать на него.

Пару секунду Карл молчал. Затем сказал обречённо:

– Похоже, рассчитывать мне поздновато, дочка. Раз крысы уже спрыгнули за борт. Ладно, проси.

На этот раз продувная лупоглазая рожа Носатого Бен-Галлеви ни деловитого, ни скорбного, ни озабоченного выражения не приняла.

– Нам конец, Карлик, – сказал Носатый невозмутимо. – Думаю, что до нас доберутся уже сегодня. Жирная жаба Уильямс поёт во весь голос. Дуэтом с сенатором. Прямо-таки примы, обоих показывают по всем каналам. Берк, Арнольд и Ларошел уже арестованы. Стивенс и Пуласки смылись, ну да они не хармонтские.

– А ты? – Карл смотрел на главного управляющего в упор. – Ты тоже не хармонтский. Почему ты не смылся?

Бен-Галлеви откашлялся.

– Ты плохо шутишь, Карлик. Я останусь с тобой.

– Я не шутил. Уходи. Отсидишься где-нибудь, пока тут не затихнет.

Бен-Галлеви отрицательно покачал головой.

– Даже не подумаю. Я своих не бросаю, ты мог бы об этом знать.

Карл поднялся, обогнул стол и обнял управляющего.

– Спасибо, – сказал он. – Ступай. Спусти с цепи адвокатов, пора им включаться и отрабатывать нажитые на мне состояния. Там со мной хочет поговорить мой, – Карл хмыкнул, – заклятый зять. Пускай заходит.

«Заклятый зять» перешагнул порог, оглядел Карла мрачным взглядом глубоко посаженных серых глаз и сказал:

– Здравствуй, Карлик. Постой минуту там, где стоишь.

Он протянул руку ладонью вверх. Карл, нахмурившись, наблюдал, как умостившийся в ней матово-белый кругляк помутнел, стал кремовым, потом розовым, затем снова кремовым и, наконец, перекрасился в изначальный матово-белый.