Изгнание в рай - Анна и Сергей Литвиновы

Тишина. Шорох моря. Полная темнота.

Потом рядом – плюх! – свалилось еще что-то.

Взревел мотор, мерзко завоняло выхлопными газами. А дальше – только плеск моря. Накатилась волна – ушла. Накатилась – ушла. И еще, и еще…

Сева осмелился пошевелиться. Руки двигались. Он дернулся, попытался разорвать свой пластиковый кокон – и все получилось. В один прием, легко.

Он сидел – по пояс – в черном пластиковом мешке. Перед ним шумело море. Рядом – валялась его же борсетка. Он брал ее – когда? В прошлой жизни? Да. На концерт фламенко…

Небо пока что было серым, ночным, но на востоке уже проглядывала розовая полоска.

Начинался рассвет. Рассвет не в раю – на планете Земле. Рассвет в обычной жизни, с которой он давно попрощался. Рассвет, черт возьми! И море, и жизнь! Раны на теле аккуратно заклеены пластырем. Кровь не идет. Голова соображает. Он свободен!

Но у Севы даже не было сил разрыдаться.

* * *

В этот раз Хуан надумал ночевать в апельсиновой роще. Тишина, ароматы. А если совсем развезет, кислятиной, что растет на деревьях, и закусить можно.

Он выбрал апельсиновый ствол пошире да поглаже, привалился к нему спиной, укрыл ноги рваным пледом (всегда с собой таскал, для уюта) – и приступил к действу.

Черные капли рома в черной ночи. Звезды и одиночество. Одуряющий запах апельсинов. Хуан называл себя эстетом – и никогда не пил где-нибудь на помойках.

Но ровно в тот момент, когда бархат неба и нектар рома сплелись в абсолютную гармонию, тишину ночи взорвал омерзительный трескучий звук.

Какая сволочь ездит здесь на машине? Да еще явно прорывается сквозь деревья, с треском ломает ветки?

Хуана трусом не назовешь, но с полицейскими дела иметь не хотелось. Потому торопливо закрыл бутылку, бросил ее в сумку. Уложил туда же верный плед. Но сматываться не стал. Прежде надо посмотреть, что там такое.

Звук мотора затих.

Бездомный подошел поближе.

Los locos[7], зачем было вламываться в апельсиновую рощу на огромном «Фольксвагене»?!

Уже готов был выйти из тьмы и заорать, но увидел черную фигуру, что выпрыгнула с водительского места, и предпочел остаться в тени.

Оказалось, правильно сделал.

Потому как дальше водила в низко надвинутой на глаза шапочке открыл заднюю дверь и выволок на землю пластиковый мешок.

Труп?!

Хуан облился ледяным потом.

Нет, шевелится.

Он прищурился. Вот из мешка голова показалась, голые плечи, грудь… Баба! Да еще старая!

Хуан перекрестился и начал медленно отступать.

А водитель «Фольксвагена» вернулся в свой рыдван и попер дальше – ломались ветки, разлетались в стороны апельсины.

По счастью, безумие длилось недолго. Минут через пять шум стих. А еще через две округу потряс такой сильный взрыв, что весь ром и вся гармония немедленно вышли наружу.

Перепуганный, жалкий, на ходу вытирая рвоту, Хуан бросился было прочь. Но проявил благородство, вспомнил про бабу. Вернулся, увидел.

Она – голая, зато с сумкой! – тоже улепетывала со всех ног.

Хотя старенькая, а бежала резво.

Да еще и выкрикивала что-то – по-русски.

Хуан неодобрительно покачал головой.

В последнее время понаехало этих бывших советских немало, и от них, он считал, в Испании все беды.

Даже выпить спокойно не дадут.

* * *

Утро в Гранаде пахло рыбой и горячими булками. А еще (Томский чувствовал совершенно отчетливо) в воздухе ощутимо витали ароматы – нестираных носков и потных футболок. Сначала было решил – привычно – галлюцинация. Обонятельная. А потом заметил: пешком, бегом, на мопедах по городу мчатся студенты. Красноглазые, встрепанные, с перегарчиком. Сразу видно: развлеклись ночью отменно, даже вымыться-переодеться времени не нашлось. От них и воняет. Зато честно спешат в свои альма-матер, умники.

Томский (его футболка тоже была не самая чистая) почувствовал себя в утренней толпе еще больше своим. Остановился у уличного лотка, навернул горячих креветок из треугольного, хрустящего пакетика. Обжег губы кофе.

Солнце припекало жарче, асфальт горячел, обволакивал маревом. Михаил бездумно толкался в утренней толпе и пытался понять: хорошо ему? Или плохо?

Вдруг увидел: впереди мелькнули двое. Очень знакомые. Худая, нескладная, чуть похожая на циркуль женщина вела за руку девочку лет восьми. С золотистыми косичками.

Михаил ускорил шаг, обогнал, обернулся. Испанки – мать и ребенок – вежливо ему улыбнулись. Ничего знакомого в их лицах. И у него на душе – ни страха, ни тоски.

И никаких галлюцинаций.

Дьявол, неужели Настя оказалась права?! Эта красивая, никчемная, полностью ему подвластная кукла подсказала правильный путь?!

Прости врага – и излечишься сам?!

Томский резко остановился. Еще один уличный лоток, в девять утра продают горячее вино. Пить ему нельзя. Тем более рано утром. Но купил большой стакан, хватанул залпом. В голове приятно зашумело.

Где вы, неизбежные, верные спутники опьянения? Злость, ненависть, бессилие?

Прислушался к ощущениям, превратил всего себя в мощный локатор – и расхохотался. Потому что вдруг представил Севку, израненного, голого, полностью седого – и не гнев накатил, но жалость.

Да, не мститель ты, Томский. Не граф Монте-Кристо. Не смог пойти до конца.

Михаил танцующей походкой пошагал дальше. Отчего-то казалось: весь его сегодняшний путь по утренней Гранаде не случаен, но предопределен свыше.

И точно: вдруг, в конце извилистой улочки, он увидел вывеску: Internet-Cafe.

Толкнул скрипучую дверь, вошел в полумрак. Парень с длинной цыганской серьгой в левом ухе лениво поднялся от стойки, снисходительно вскинул бровь:

– Сеньор желает Интернет?

Презрительно-жгучие очи посмеивались: «В ваши годы надо газетки в шезлонге читать».

Но провел к убогенькой, старой машине.

Томский не подумал, что будет благоразумнее притвориться лохом – сразу занялся делом. Минут через десять случайно обернулся – и наткнулся на взгляд хозяина кафе. Тот так и стоял за его спиной, полностью завороженный сумасшедшей гонкой цифр на мониторе. Рот разинут, глаза дикие.

– Ha ido al Diablo![8]– рявкнул на него Михаил.

Парень сразу скукожился, засеменил прочь. Томский расслышал: «El genio!»

Обычно комплименты были безразличны. А сейчас было приятно.