Сердце королевы - Кристина Кашор

– Уехал, ваше величество. Да что вы такое лепечете?

– Никому не говори, – сказала Биттерблу. – Хильда, пока мы не узнаем, что это значит, никому не рассказывай. И помоги мне их разложить.

Они повытаскивали постельное белье изо всех шкафов, сняли с кровати и подсчитали: двести двадцать восемь простыней с вышивкой по канту; восемьдесят девять наволочек. Ашен, по-видимому, дат не ставила; понять, в каком порядке они шли, не было никакой возможности, так что Биттерблу с Хильдой разложили белье на полу спальни аккуратными равными стопками. А потом Биттерблу принялась читать, читать и читать.

Некоторые слова и фразы повторялись часто, иногда заполняя всю простыню. «Он лжет. Он лжет. Кровь. Не могу вспомнить. Должна вспомнить. Должна убить его. Должна спрятать Биттерблу».

«Расскажи мне что-нибудь полезное, мама. Расскажи, что случилось, расскажи, что ты видела».

Теперь в рабочие часы советники, как она и просила, просвещали ее на предмет лордов и дам королевства. Они начали с тех, кто жил дальше всего: называли имена, перечисляли владения, членов семьи, уплачиваемые налоги, описывали нрав и таланты. Ни одного из этих людей ей не представили как «любителя убивать искателей правды» – на самом деле среди них не оказалось вовсе никого примечательного, – и Биттерблу поняла, что эта дорога ведет в тупик. Ей подумалось: нельзя ли будет попросить у Тедди и Сафа список лордов и дам, которые сильнее прочих тиранили подданных? Сможет ли она вообще однажды снова хоть о чем-то попросить Тедди и Сафа?

Чуть позже, с приближением октября, срочные документы повалили в канцелярию валом.

– Да что же это такое? – спросила она Тиэля, из последних сил подписывая рабочие наряды, перекладывая стопки хартий и сражаясь с кипами бумаги, которые росли быстрее, чем она успевала с ними разбираться.

– В октябре всегда так, ваше величество, – с сочувствием напомнил ей Тиэль, – каждый в королевстве спешит привести дела в порядок и подготовиться к зимним холодам.

– Правда? – Биттерблу не припоминала такого октября, как этот.

С другой стороны, ей нелегко было выделить в памяти отдельные месяцы – один сливался с другим. Точнее, так было до той ночи, когда вылазка в город изменила сотню граней ее жизни.

Как-то раз она снова попыталась затронуть тему убийства искателей правды.

– То слушание, на котором я была, – сказала она, – когда судили монсийца из Лионида, но оказалось, что его подставили… Он еще был другом принца По…

– Слушание, на которое вы пришли, не предупредив нас, ваше величество, а затем пригласили обвиняемого в свои покои, – перебил Раннемуд масляным голосом.

– К себе я пригласила его потому, что он друг моего родича и пострадал от действий моего двора, – спокойно сказала Биттерблу. – А на слушание пошла потому, что имею право ходить, куда мне заблагорассудится. Это слушание навело меня на мысль. Я хочу, чтобы с сей минуты в Высоком суде свидетели тоже предоставляли свидетелей. И чтобы всех, кто сидит в темницах, выслушали снова. Всех, понятно? Если этого лионидского монсийца едва не осудили за убийство, которого он не совершал, то и с любым другим могло случиться то же самое. Разве не так?

– Ох, конечно же нет, ваше величество. – В голосе Раннемуда слышались раздражение и усталость, которым Биттерблу ни капли не сочувствовала.

Она тоже была раздражена и тоже устала: ее разум то и дело возвращался к ярким маленьким узорам на простынях, которые рассказывали слишком мало полезного и слишком много мучительного.

«Если бы только я дала дочери доброго отца. Если бы только была неверна тогда. На такое не решиться в восемнадцать лет, когда тебя выбрал Лек. Его туман застилает волю. Как мне защитить ее в этом тумане?»

Как-то днем, сидя за столом в кабинете, Биттерблу начала задыхаться. Пол накренился, она падала; нужен был воздух, но она не могла протолкнуть его в горло. Тиэль тут же оказался рядом: встал на колени подле нее, крепко держа за руки, прося дышать медленно и размеренно.

– Лорассимовый чай, – скомандовал он Дарби, который показался на лестнице со стопкой писем; его шаги гремели, будто удары молота, способного снести всю башню до основания.

– Ваше величество, – позвал Тиэль, когда Дарби ушел. В его голосе отчетливо слышалась тревога. – В последние дни творится что-то странное, я ясно вижу, что вы страдаете. Вас кто-то обидел? Может, вы поранились или заболели? Умоляю, скажите, чем я могу помочь. Прикажите, что мне сделать? Что сказать?

– Ты когда-нибудь утешал мою мать? – прошептала она. – Я помню, что ты иногда бывал с нами, Тиэль, но кроме этого – почти ничего.

На миг воцарилась тишина.

– Когда мой разум был чист, – сказал он, и в словах его звучала бездонная печаль, – я старался утешить вашу матушку.

– А теперь ты исчезнешь, да? Сбежишь из собственных глаз? – спросила она вызывающе, уставясь в эти самые глаза.

– Ваше величество, – сказал он, – какой прок, если мы оба исчезнем? Я здесь, с вами. Прошу, скажите мне, что происходит, ваше величество. Это как-то связано с тем пареньком, которого судили по ошибке? Вы с ним подружились?

В кабинет вошел Руд с чашкой чая, которую подал ей, тоже опустившись на колени.

– Ваше величество, скажите, что мы можем для вас сделать, – попросил он, взяв ее ладони. Он положил их на теплую чашку и накрыл своими.

«Вы можете рассказать мне, что видели, – безмолвно ответила она его доброму взгляду. – Больше никакой лжи. Хватит. Расскажите!»

Следом явился Раннемуд.

– Это что еще такое? – строго спросил он, увидев Тиэля и Руда на коленях возле кресла Биттерблу.

– Расскажите мне, – прошептала Биттерблу.

– Что? – огрызнулся Раннемуд.

– Что вы видели. Перестаньте меня мучить и скажите прямо. Я знаю, что вы были целителями. Что он делал? Расскажите!

Руд отпрянул от нее и наткнулся на стул.

– Ваше величество, – хмуро сказал Раннемуд, расставив ноги. – Не просите нас вспоминать это. С тех пор прошли годы, и мы примирились с прошлым.

– Примирились? – воскликнула Биттерблу. – Ни с чем вы не примирились!

– Он резал их, – выдавил Раннемуд сквозь зубы, – часто почти до смерти. А потом приказывал нам их лечить. Считал себя гениальным целителем. Думал, что превращает Монси в страну чудесных открытий, но на самом деле лишь мучил людей, пока они не умирали. Он был безумцем. Вы довольны? Стоило ли заставлять нас вспоминать об этом? Рискуя нашим рассудком и даже нашими жизнями?

Раннемуд подошел к брату – того трясло, из глаз лились слезы. Он помог Руду подняться, а потом едва не на руках вытащил за дверь. И вот она осталась одна с Тиэлем, который все-таки превратился в пустую оболочку – холодный и застывший, он все так же стоял на коленях рядом с ней. Это была ее вина. Между ними зазвучало что-то искреннее, а она все испортила вопросами, которые даже не собиралась задавать.